Лев Пучков - Полигон смерти

— Ну в общем — да, примерно так.

— То есть ты теперь с Катькой вообще ничего не планируешь?

Я смутился и взял паузу.

Вообще-то, я планирую как можно быстрее убраться из этого города. Это главное. Мне сейчас вообще не до амуров. Но как об этом сказать, чтобы не выглядеть полным свинтусом?

— Пожалуй… нет. Да, определенно, сейчас уже — нет.

Нинель тотчас же истолковала моё смущение в свою пользу: приосанилась, приятно порозовела и окатила меня волной искрящейся чувственности. И с минуту шла молча, с затуманенным взором, словно бы купаясь в каких-то своих грёзах.

Нет, ну надо же! Кругом хаос, мир рушится, а женщина всё равно думает о своём…

— Ну ты не переживай, — успокоила меня Нинель, вволю насладившись своим видением перспективы наших отношений. — Мы ненадолго.

— Ммм…

— Да мы даже заходить не будем! «Привет-привет» и дальше.

— А зачем вообще идти туда?

— Да что-то неспокойно на душе. Обычно она по пять раз на дню заскакивает, поболтать, чайку попить, а тут за сутки — ни слуху ни духу. А время такое, сам понимаешь…

— Понимаю.

Штаб в Катином доме являл собой некоторое исключение по сравнению с другими самодеятельными очагами общественного бдения. Напомню, здесь были застеклённые лоджии. Справа от подъезда на втором этаже из лоджии торчала труба и легонько дымила. Рядом с трубой была приоткрыта рама, виднелись два лица и тоже дымили, пожалуй, не хуже трубы.

Наше появление не оставили без внимания. Когда мы поднялись на второй этаж, на площадке нас поджидал мужичок-боровичок лет под сорок, невысокий, крепенький, голубоглазый и светловолосый, чем-то даже напоминающий моего недруга Никиту. Я невольно вздрогнул, не родственник ли (хм… как-то сразу засаднили скула и шов над глазом, такая непроизвольная ментальная передача), но когда мы поравнялись, увидел, что у него пустой левый рукав, и догадался: так это, наверное, отец Дениса, тот самый инвалид-ветеран!

— О! Однажды лебедь раком щуку! — вроде как поздоровалась Нинель.

— К Катюхе? — Мужчина кивнул на дверь квартиры напротив.

— Угу.

— Потом зайди к нам, дело есть.

— На миллион?

— Ну да, типа того. Дело важное, тебе тоже будет польза.

— Лады.

— А это кто? — мужичок бесцеремонно ткнул в меня пальцем.

— Это Сашка, наша московская родня, — привычно соврала Нинель.

— Понял. — Мужичок кивнул и скрылся за дверью своей квартиры.

— Ваня Щукин, — задним числом сообщила Нинель, деловито барабаня в дверь Катиной квартиры. — Ветеран. Инвалид. Хороший мужик.

— Это отец Дениса?

— Он самый.

— Ясно… Слушай, а почему ты всем представляешь меня «московской роднёй»?

— А как тебя представить? — боевито подбоченилась Нинель. — «Это Сашка, мой персональный ё…рь»?

— Нет, но… Гхм… Можно было бы как-то корректно обозначить наши отношения… Мы люди взрослые, независимые…

— Извини, не могу, — отрезала Нинель. — Я девушка порядочная, пока точно не определимся, никаких «отношений». А то — мало ли? А мне тут ещё замуж выходить…

Нам никто не открыл. Безрезультатно постучав минут пять, мы бросили это неблагодарное занятие и зашли в квартиру напротив.

Вот это был штаб так штаб, не сравнить с жалкими потугами в Уютном Местечке, с тщедушной парочкой «тенор-пианист» под управлением либерального управдом, который никого не может заставить шевелиться (трубу «буржуйки» они так в окно и не вывели, про общественную уборную даже и не вспоминаю).

В трёхкомнатной квартире сгруппировались разом три или даже четыре семьи: пока мы там были, я насчитал человек двадцать. Здесь было шумно, весело, тепло и дымно. Курили на лоджии, но всё равно в квартиру затягивало прилично, так что повсеместно воняло табаком и печным дымом.

Молодёжь как таковая отсутствовала, было несколько стариков, детишки от пяти до двенадцати и мужчины и женщины от сорока до пятидесяти.

Публика не скучала. На кухне немаленькая компания пила чай и оживлённо галдела. В гостиной, где стояла «буржуйка», пронзающая трубой сразу два стекла (окно и лоджию), лихая пятёрка стариков азартно резалась в «дурака», все прочие следили за ходом игры и давали советы. Старики живо огрызались и костерили советчиков на чём свет стоит, было шумно. В другом углу дети повзрослее играли на ковре в лото, а те, что помладше, затаив дыхание, следили за волшебной кистью мастера-живописца. Вернее, за карандашом они следили, и вы, наверное, уже догадались, что это Денис рисовал обстановку, подробно комментируя каждую деталь, а детишки наперебой задавали вопросы и предлагали свои варианты решения недетских проблем:

— Лучше Розу Викторовну сюда повесить.

— Чего это? Она что, кого-то травила?

— Она мне двойку поставила…

Денис встретил меня как родного, обнял, бросил все дела и потащил на кухню знакомить с отцом.

Иван сказал, что мы вроде уже знакомы, но руку пожал (хватка у него была железная, если в горло вцепится, задавит за пять секунд), и задал процедурный вопрос:

— Так это ты с Никитой бодался?

— «Бодался» — это вроде как дал достойный отпор? На самом деле всё было по-другому. Я бы так сказал: он мне навешал.

— Дурью маетесь. — Иван с укоризной кивнул за окно. — Вон, глянь, хрен знает что творится. А вы из-за девчонки дерётесь. Нашли время!

— Так это же ещё в мирное время было.

— Ха! Мирное время… Хотя… Вообще, правильно сказал. Что тут у нас сейчас, мир, война… Ни фига не понятно…

Ну вот, я уже помаленьку становлюсь местным. Скоро со всеми перезнакомлюсь, и не надо будет шарахаться от встречных граждан.

Я вспомнил про рисунок Дениса, чудом сохранившийся во всех катаклизмах, достал его из кармана и, аккуратно расправив, передал автору.

Надо было видеть лицо мальчишки.

Я думал, он восторженно завопит и объявит меня лучшим Бэтменом года, но… У Дениса вдруг вытянулось лицо, задрожали губы, а по щеке покатилась слезинка. Нахмурившись, он схватил рисунок, молча развернулся и убежал из кухни.

— Не понял… Что-то не так сделал?

— Это его рисунок? — уточнил Иван.

— Ну да, его. Это с конкурса… В ДК… Мы рядом сидели, рисовали… Я Катю, он Фредди-Мороза…

— Я понял, — кивнул Иван. — Может помнишь, там мальчишка был, Егорка?

— Семёнов, что ли? Сын начальника Никиты?

— Точно, он самый. Друг Дениса. В общем, пытались они из города выехать вчера, на «крузаке»… Начальство, блин, люди небедные, свой дом и всё такое…

— И что?

— Короче, «курки» перехватили на мосту… И зарезали всю семью. Отца, мать и двух детишек, Егорку и старшую сестру. Ну и… не только зарезали. Вон, наши ходили вчера помогать, видели. Мать и дочка были голые, все истерзанные. Короче, поглумились вволю…

Вот такие дела. «Курки», оказывается, это не какие-то там эфемерные сущности, доставшиеся Городу в наследство от советской эпохи. Теперь я начинаю понимать, почему местные их так люто ненавидят.