Лев Пучков - Полигон смерти

Что-то в этом Городе было нехорошо и неправильно, и мой организм, независимо от воли и разума, чувствовал это и пытался поделиться с моей цивилизованной сущностью своими ощущениями.

— А где «Чёрный Сентябрь»? — спросил доктор странно охрипшим голосом и тотчас же смущенно прокашлялся.

Вот вам пожалуйста, не один я такой впечатлительный. Док у нас весьма интуитивный товарищ, чувствует все нюансы ментального плана куда как лучше и острее меня. Так что мнительность и сентиментальность здесь ни при чём, это такое наше особое общее въездное состояние.

— Вон там.

Гордеев ткнул куда-то пальцем.

Доктор глубокомысленно «угукнул», хотя в том направлении было видно ровно то же, что и в других частях надвигающегося на нас жилого массива: разрастающееся тёмное пятно, усеянное сонмом огоньков, и ничего более.

— Сейчас не видно, завтра всё посмотрите, — мудро заметил Гордеев. — Третий день снег валит. Хм… Как раз к вашему приезду…

Совершенно верно. И тут мы напортачили, грубо вклинились, понимаешь, в метеообстановку. Не гости, а какое-то стихийное бедствие.

Въехали в пригород, и сразу всё изменилось.

Как и в областном центре, мы свернули с шоссе на неширокую улочку частного сектора (мелькнула дикая мысль, что сейчас опять будем выписывать развороты и кого-нибудь таранить — но, слава богу, обошлось).

К этому моменту наконец-то увял пугающий багрянец заката, многие дворы были освещены фонарями, а в окнах домов мерцали разноцветные гирлянды, напоминая о том, что сегодня последний вечер новогодних каникул.

Проехали мимо ледяной горки, у которой толкалась радостно визжащая детвора. Гордеев остановился, открыл окно и отдал детишкам конфеты. Детишки подношение приняли и воодушевленно заорали «поздравляем, поздравляем!!!» — с чем именно, не уточнили, но, надо полагать, со старым Новым годом, других вариантов не вижу.

Поехали дальше, а окно Гордеев не закрыл и с удовольствием принюхивался. С улицы вовсю несло ароматами выпечки и прочих вкусностей деревенского плана, так что пока ехали, вволю нанюхались, послушали мимоходом гармошку, выводившую лирические рулады где-то неподалёку, и сразу стало на душе хорошо и празднично. В пригороде ветра не было, лениво кружившиеся в свете фар снежинки гармонично дополняли рождественский антураж, и очень скоро недавняя тревога вкупе с нехорошими предчувствиями как-то самопроизвольно сошла на нет.

Да, всё правильно. Думаю, это всего лишь игра воображения, спровоцированная зловещим закатом и странной обстановкой. Всё нормально, всё здорово, вокруг этакая провинциальная пастораль, особенно приятная после шумной и суетливой Москвы…

Так что можно забыть обо всех тревогах, расслабиться и как следует отдохнуть.

В пункте прибытия был кирпичный дом с мансардой, летняя кухня, баня и гараж на две машины. Всем эскортом во двор заезжать не стали: товарища в пыжике Гордеев отправил обратно в областной центр, а наше местное сопровождение на «Опеле» осталось дежурить на улице. Не думаю, что это вельможная прихоть (пока что Гордеев не давал повода подозревать его в самодурстве и барских наклонностях), больше похоже на необходимые меры предосторожности по факту сегодняшних приключений.

Встречал нас бравый крепкий камрад лет тридцати. Был он в штатском, но держался как заправский военный: изобразил строевую стойку и чётко доложил Гордееву о проделанной работе:

— Протопили, в комнатах прибрали, постели застелили, провизия и напитки доставлены, мясо «дошло», баня готова, мангал раскочегарен. Шашлык мне делать или сами?

— Сами, — решительно заявил Гордеев. — Спасибо Саша, свободен.

— Есть!

Мой деловитый тёзка резко развернулся, прищелкнув каблуками и убыл восвояси.

О как… Наверное, недавно взяли из армии. У кадровых чекистов нет такого пиетета к Уставу, да и отношения между начальниками и подчиненными более либеральные, нежели у армейцев.

Спровадив военизированного чекиста, Гордеев повел нас показывать апартаменты. Дом был сравнительно небольшой, но до общаги дело не дошло, каждому из нас выделили по отдельной спальне.

— Это «явка», а не «Хилтон», — предупредил Гордеев. — Так что особой роскоши не ждите.

Да ничего, мы привычные. Кровать, стол, стул, потолок без щелей — уже неплохо. Для человека, которому доводилось в командировках обходиться «спальником» и палаткой, это вполне комфортабельные условия. А в моей спальне, судя по всему, раньше была «детская». Помимо вышеперечисленных предметов обихода, здесь был целый ящик с игрушками (и куча машинок, а некоторые даже с колесами), детский мольберт, бумага, карандаши, задубевшие кисти и пересохшая краска. «Глухая» стена спальни была сплошь увешана на редкость корявыми и страшными детскими рисунками, заботливо забранными в деревянные рамочки.

Ну вот, совсем хорошо. Если доведется напиться до трансцендентального состояния, обязательно порисую или поиграю в машинки. То есть вполне себе годный досуг, теперь скука нам не грозит.

После того как мы разместились, Гордеев объявил, что далее по графику у нас баня.

Тут мы синхронно замялись. По настороженным взглядам коллег я понял, что наши сомнения примерно совпадают по вектору, и на правах самого молодого и бестактного попробовал покачать права:

— Да мы, в принципе, не грязные, в дороге недолго…

— Не хотите мыться, так попаритесь, — безапелляционно заявил Гордеев. — Зря, что ли, топили?

Мы не стали вставать в позу, покорились Судьбе и, прихватив мыльные принадлежности, отправились в баню.

Не скажу точно, какого рода сомнения терзали коллег, а мои опасения были таковы: «баня» — это такой нехитрый шифр, а на самом деле там будет дикая совково-провинциальная оргия с ящиком водки, марихуаной и непотребными девами, как это частенько показывают в фильмах про разложившуюся номенклатуру. Нет, я не то чтобы пуританин и аскет, но… Видите ли, я в баню хожу, чтобы париться, непотребных дев не люблю, а всё прочее предпочитаю делать в специально отведенных для этого местах.

Спустя несколько минут оказалось, что опасения мои были напрасны. Это была просто баня, без всякого шифра, в традиционном исполнении, причём вполне приличного качества: с дубовыми полками, раскалённой каменкой, мастерски засушенными березовыми вениками (не так, что бросили на чердак, а потом в январе достали голик, — а так, что распарил его в кадушке, а он как живой и почти все листья на месте и зеленые!) и потрясающим духмяным паром с отвара чабреца, ядрёным, продирающим до костей и надёжно выносящим прочь все тревоги и заботы, до полной пустоты в голове.

Единственный минус — не было здесь бассейна, чтобы сигануть туда всей толпой из парилки. Однако рядом с баней возвышался матерый сугроб, который с лихвой компенсировал отсутствие бассейна. Мы ныряли в этот сугроб, барахтались в нём с уханьем и гиканьем и даже пытались на пару с доктором сделать из Петровича снеговика, но безуспешно: Петрович упитанный и крепкий, он нас расшвыривал как щенят.