Андрей Воронин - Спасатель. Серые волки

Давать ему в долг перестали еще быстрее – всем было ясно, что он никогда не отдаст, а выбрасывать на ветер деньги, пусть себе и стремительно обесценивающиеся, не хотелось никому. Благородный Атос стремительно терял остатки своего благородства; он еще сохранял какой-никакой внешний лоск и продолжал разъезжать по городу на личном авто, но призрак голодной смерти уже клацал у него над ухом беззубыми челюстями, поскольку работать Мажор не умел, а главное, не хотел. Он пытался подрабатывать извозом, но этот рынок уже был поделен, на новичка смотрели косо, а бороться с трудностями и прогибаться под тех, кого всю жизнь свысока именовал быдлом, он не привык.

Однажды, колеся по Москве в расчете на случайный заработок, он заметил на обочине голосующего парня с тяжелой сумкой. Парень был высокий, костлявый, коротко, не по тогдашней моде, остриженный и одетый вполне прилично для человека, вынужденного пополнять свой гардероб изделиями подмосковных кооператоров. Физиономия у пассажира тоже была костлявая, какая-то волчья, а когда он говорил, во рту вспыхивала неприятным, дешевым блеском коронка из нержавеющей стали. На безымянном пальце правой руки бледно синела корявая татуировка в виде какого-то перстня; словом, с этим типом все было ясно, и Мажор успел пожалеть, что пустил его в машину, за секунду до того, как узнал в нем Монаха.

Монах, в отличие от него, оказался при деньгах, и уже через десять минут благородный Атос с храбрым Портосом приземлились за столиком на продуваемой холодным октябрьским сквознячком, присыпанной желтой опавшей листвой открытой веранде кооперативного кафе. Кафе выбрал Монах, и Мажор очень быстро понял, почему именно это, а не какое-либо другое: хозяин забегаловки, носатый армянин, откровенно перед ними лебезил, а когда Монах не видел, смотрел на него волком. Ежу было понятно, что речь идет о самом обыкновенном рэкете, а Мажор был не еж и недурно ориентировался в реалиях новой действительности – тогда еще не российской, а советской.

Там, в кафе, они ничего толком не успели – ни поговорить, ни вспомнить прошлое, ни обменяться новостями, ни хотя бы выпить и закусить. Они сидели, дожидаясь, когда принесут заказанный Монахом шашлык, приглядываясь, заново привыкая друг к другу и не зная, с чего начать разговор. Чтобы облегчить эту задачу, Монах спросил водки и предложил закурить. Он курил «Мальборо»; Мажор, в силу стесненных обстоятельств с некоторых пор вынужденный обходиться отечественным «пегасом», а чаще всего – сигаретами известной марки «чужие», со смесью радости и смущения потянулся к протянутой приятелем пачке, и в эту минуту в кафе вошли четверо накачанных, поперек себя шире, мордатых парней в просторных спортивных шароварах и коротких кожаных куртках. Хозяин одними глазами указал им на столик, за которым сидели приятели, качки, раздвигая стулья, дружно двинулись вперед, и Монах, убрав сигареты, коротко скомандовал: «Валим».

Повторять приглашение не пришлось: благородный Атос давно вырос, повзрослел и уже не горел желанием красиво умереть в неравном бою. К тому же верной шпаги при нем не было, как и шансов одолеть противника в кулачной драке. Посему, перепрыгнув через хлипкие перила веранды, бывший граф де ля Фер, едва поспевая за бывшим бароном дю Валлоном, бросился к коновязи – то бишь к своей «девятке», припаркованной рядом со спешно покинутым шалманом вероломного трактирщика-армянина. Заведомо многократно превосходя приятелей в боевой мощи, по части спринтерского бега противник оказался слабоват, и понесенный отставными мушкетерами урон ограничился вмятиной, оставленной на багажнике «девятки» бейсбольной битой. Нанесенный вдогонку удар был нацелен в стекло, но в последнее мгновение качок споткнулся, бита грохнула по железу, а сам он распластался на асфальте, вызвав взрыв нервного веселья в салоне стремительно удаляющейся машины.

Так, неожиданной встречей старых друзей, закончилась присказка. Дальнейшее если и напоминало сказку, так разве что одно из наполненных мрачным живодерством произведений братьев Гримм. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», – пелось в популярной некогда советской песне, и спустя годы Мажору пришло в голову, что в те времена вся огромная страна жила и действовала в полном соответствии с этим лозунгом, взяв за образец мироустройства и конечную цель своей созидательной деятельности одну из этих жутковатых средневековых побасенок.

Но в ту пору он о таких вещах не задумывался, потому что был молод, полон жизненных сил и воспринимал окружающую действительность как данность: что есть, то есть, не мы нагадили – не нам и убирать.

Его организм – молодой, полный жизненных сил и все такое прочее – регулярно требовал пищи и иных, не столь грубых и приземленных удовольствий. Зарождающаяся на глазах рыночная экономика бралась все это ему предоставить, но, разумеется, не бесплатно. Короче говоря, ему по-прежнему были нужны деньги, и оказалось, что в этом вопросе помочь ему может, а главное, хочет Монах – последний на всем белом свете человек, от которого Мажор мог этого ожидать.

Оказалось также, что Монах каким-то образом снова собрал вместе их старую дворовую компанию. Самым успешным из приятелей оказался Законник. Больших капиталов он, конечно, не нажил, да и достойных упоминания карьерных высот по молодости лет еще не достиг, но получил специальность и имел с нее какой-никакой кусок хлеба – окончил юридический и работал адвокатом в районном суде. Солдат тоже получил высшее образование – военное, и не просто военное, а военно-политическое, поскольку армией бредил с пеленок, а чуточку повзрослев, сообразил, что служба службе рознь и что с указкой в руке проводить политзанятия в Ленинской комнате, как ни крути, безопаснее, чем подставлять башку под пули в какой-нибудь горячей точке. Увы, при ближайшем рассмотрении столь горячо обожаемая издалека армия сильно его разочаровала, и, не прослужив и года, он подал командованию рапорт об увольнении. К рапорту прилагалось купленное по случаю медицинское заключение, из коего явствовало, что лейтенант имярек страдает внезапно открывшимся тяжелым заболеванием, каковое заболевание делает его решительно непригодным к дальнейшему прохождению службы. Командование покосилось на эту откровенно липовую бумажку с явным недоверием, но рапорт удовлетворило, поскольку за недолгое время пребывания в должности ротного замполита поименованный лейтенант успел доказать, что не представляет для доблестной Советской армии ни малейшей ценности.

Свой университет прошел и Монах, отмотавший неполную пятерку в колонии общего режима и на этом основании мнивший себя крутым уголовным авторитетом. Недоучкой без определенных занятий и средств к существованию, таким образом, остался один Мажор. Много позже он сообразил, что так, видимо, и должно было случиться: все, чего бы он ни пожелал, с детства давалось ему легко, без усилий и, как следствие, нисколько им не ценилось. Жизненными благами, ради получения которых люди вкалывают, как проклятые, он швырялся, как сигаретными окурками – и, как и следовало ожидать, в конце концов окончательно прошвырялся.