Феликс Разумовский - Кара

Посмотрев направо, Савельев заметил небольшую рощицу, где в тени пальм фараона ожидали колесницы придворных, а вот привычных очертаний трех Великих Пирамид — Хуфу, Хафры и Менкауры — он не увидел, на их месте был только рыже-коричневый, выжженный песок. Снова подул хамсин, взметая своими горячими крыльями облако бурой пыли, ока сразу же набилась Юрию Павловичу под веки, и, искренне завидуя египтянам, ресницы которых были накрашены сурьмой, задерживающей пыль, он придвинулся к царю Египта совсем близко.

— Так чего же хочешь ты, Гернухор? — Фараон поправил ниспадавшие на грудь края своего клафта, украшенные цветными полосками, и его тяжелый взгляд уперся негру в широкую переносицу. — Или ты забыл, что говорил наш учитель? Маг, употребляющий свое могущество для достижения личных целей, подобен пирамиде, стоящей на вершине. Вспомни, нас было двое достойных, — владыка Египта расправил широкую грудь с выпуклыми мышцами, — и каждый получил от Триждывеликого свое: ты — его перстень, мне же досталась бело-красная корона единой Червой страны. Может, ты уже забыл, какие добродетели мага таит в себе Сфинкс, и тебе надо напомнить их?

— Да ты, я вижу, святейший Мина, ничего толком и не понял. — Негр внезапно рассмеялся, неестественно белыми показались его зубы на чертом овале лица, и сжатая в кулак черная рука стремительно взметнулась по направлению к громаде изваяния. — Добродетели твои нужны слабым. — С ладони Гернухора беззвучно слетела фиолетовая молния и, ударив в лицо Сфинкса, страшным образом преобразила его. — Вот видишь, в мире все решает сила. Я хочу, — негр задумчиво посмотрел на облако пыли, медленно оседавшее к каменным лапам изуродованного исполина, чтобы мой старший сын Инху поставлен был наместником Египта Нижнего, дочь Тбубун стала женою фараона, а мне, давно носящему печать Птаха, пришла теперь пора божественному благоволенью внять и сделаться в его обители Верховным жрецом.

На мгновение что-то набежало на добела раскаленный солнечный диск, и оба собеседника удивленно подняли глаза к небу — известно всем, что в это время года над Египтом облаков не бывает, — однако, ничего не заметив, они взглянули друг другу в зрачки, и фараон негромко произнес:

— Гернухор, ты осквернил наследие Гермеса, и твое зло к тебе вернется.

— Уж не с твоей ли помощью? — Негр вторично рассмеялся и, повернувшись, направился к своей колеснице. — Ведь ты не забыл, что мы всегда были равны, а теперь у меня есть кольцо. Лучше думай о моих словах — через три восхода я все возьму сам.

Глубоко вздохнув, фараон молча устремил свой взгляд ему в затылок, и, повинуясь непонятной силе, Гернухор обернулся:

— Готовься к свадьбе, царь.

В этот миг, взметая тучи пыли, взмахнул своим крылом обжигающий ветер хамсин. Испуганные лошади запрядали ушами, и внезапно, видимо вдобавок ко всему учуяв змею, вороной жеребец, впряженный в колесницу Гернухора, яростно захрипел, встал на дыбы и тяжело опустил переднее копыто на голову хозяина.

Удар был страшной силы — череп негра, подобно переспевшему ореху, раскололся надвое, острые осколки кости глубоко вонзились в податливую желтизну мозга, и, прижав окровавленные ладони к раздробленному затылку, раненый упал ничком на безжизненный рыжий песок. Тем временем змея, как видно, была уже далеко. Похлопав сразу успокоившегося жеребца по шее, фараон ногой, обутой в высокую сандалию из золоченой кожи быка-хака, перевернул скрюченное тело набок.

Все лицо Гернухора было залито кровью, однако внезапно веки его затрепетали, голову судорожно прижало к груди, и едва только толстые губы умирающего скривились в презрительной усмешке:

— Я еще вернусь, — как глаза его широко раскрылись и неподвижно уставились закатившимися белками в ярко-голубое небо.

«Готов, холодный». Стараясь ничего не пропустить, Савельев подобрался к месту действия совсем близко, а фараон, совершенно не замечая его присутствия, вытащил висевший на боку тяжелый меч из кости Тифона — железа — и вскоре надел кольцо убитого на свой указательный палец.

— Хвала тебе, Гермес Триждывеликий, — уголки губ владыки Египта подергивались, — ты сам сделал то, что было на сердце моем. — Поймав полированной поверхностью клинка солнечный луч, он послал его отражение в направлении пальмовой рощи, где располагалась царская свита.

Сейчас же из-за стволов бешено вылетела колесница, и погонявший каурого ассирийского жеребца могучий воин в железной броне, привезенной из дальних северных стран, уже через минуту низко склонился перед фараоном:

— Повелевай, Властелин двух миров.

Это был начальник личной охраны царя, носитель опахала по его правую руку, Тети, возвеличенный из простых сотников за доблесть, трижды помноженную на преданность и готовность выполнить любой приказ.

— Тело сожги, а останки развей. — Фараон указал своему телохранителю на изуродованный труп Гернухора. — Пусть его тень Ка тысячу лет блуждает без пристанища и жрет пепел со своего кострища.

— Да, господин. — Носитель опахала Тети, сделав вид, что ранее покойного никогда не видел, ловко накинул ему на ногу ременный аркан, приторочил другой его конец к своей колеснице, и, подняв облако пыли, владыка Египта со своим начальником охраны под бешеный стук лошадиных копыт стремительно исчезли вдали.

«…Волхвы, шутить не могите с князьями», — совершенно неожиданно Савельеву на ум пришла строка из наследия Александра Сергеевича, может быть, оттого, что в камуфляжных бакенбардах он сам, говорят, здорово был на классика похож. Юрий Павлович понял, что начинает просыпаться. Последнее, что он увидел в своем сне, была какая-то хищная птица, с громкими криками потащившая отрубленную фараоном руку Гернухора в бездонное голубое небо.

«Совсем, блин, пить разучился, принял чуть-чуть, и вот пожалуйста, всю ночь кошмары». — Был уже полдень, когда Юрий Павлович потянулся так, что вся кровать затрещала, и, с трудом разлепив непривычно склеившиеся ресницы, направился по своим утренним делам в гаванну — совмещенный санузел при апартаментах. Там обнаружились вещи весьма странные: распоротый до кости палец находился в полнейшем порядке, если не считать, конечно, внушительного выпуклого шрама на месте вчерашней кровавой отметины, а вот с зеркалом души, с глазами то есть, у ликвидатора имелась проблема — они были воспалены и гноились, словно ночью кто-то запихал в каждый из них по пригоршне песка.

«Тяжелая у меня работа, молоко за вредность не дают, вот и начинает крыша ехать». — Юрий Павлович заставил себя сделать получасовой разогрев суставов, слегка потянулся и, прилепив фальшивую мохнорылость, отправился в буфет на поздний завтрак.