Феликс Разумовский - Кара

— Разрешите, доктор. — Молодая грудастая корреспондентка в водолазке, настолько обтягивающей, что явственно проступали соски, подняла руку. — Элис Кросби из «Каир обзовер». А как вы можете объяснить тот факт, что сам Картер называл гробницу Тутанхомона самым безопасным местом в мире и медики не обнаружили в ней ни одного микроорганизма, а кроме того, почему все жертвы так называемого проклятья фараона умирали по-разному — одни от укуса москита, у других же просто отказывало сердце? Причем же здесь ваша пещерная лихорадка?

— Хороший вопрос, — доктор Таха внезапно надрывно закашлялся и, наконец справившись с собой, посмотрел корреспондентке прямо на лежавший поверх прекрасных выпуклостей медальон, — да только кто теперь скажет наверняка, сорок лет спустя, были там микробы или нет? А что касаемо причин гибели каждой из жертв фараона, — Таха улыбнулся, снова при этом начав кашлять, — все эти загробные штучки отныне нам нестрашны, ибо вполне излечимы антибиотиками.

Духота в зале между тем сделалась непереносимой, вопросов больше ни у кого не было, и, ощутив, что конференцию пора заканчивать, доктор Таха кивнул черноволосой головой:

— Спасибо, господа.

Никто еще не знал, что через пару дней доктор Таха умрет. При вскрытии у него обнаружили эмболию.

— Прощай, лохматая. — Савельев похлопал «семерку» по крыше и за десять тысяч легко добрался до гостиницы «Чайка».

Незанятых номеров там было немерено, и, поселившись в однокомнатном люксе, Юрий Павлович первым делом пошел под душ. Мылся он долго, не церемонясь, изведя пол-упаковки жидкого мыла. Почувствовав, как все события дня стремительно отодвигаются куда-то в самый темный угол памяти, Савельев без промедления направился на кухню. Там он с ходу принял на грудь стакан «Черной смерти», закусил прямо из огромной жестяной банки испанскими оливками и, намазав зернистую на хлеб слоем толщиной с палец, принялся советоваться с самим собой относительно ужина. В конце концов все дело закончилось огромным куском ветчины, зажаренным с маринованным перцем в яйцах. Решив водки больше не пить, Юрий Павлович очистил вяленого леща, присосался к бутылке «Фалькона» и уселся в кресло перед телевизором.

Показывали похороны Зямы — еще будучи живым, покойник всегда косил под православного, поэтому и теперь его тело предавали земле по христианскому обычаю, с отпеванием и панихидой. «Сволочи». — Сразу же вспомнив мать, Савельев хватанул еще стакан огненной влаги, а на экране тем временем кто-то в генеральских погонах начал заверять общественность, что не сегодня завтра убийца будет пойман. Криво улыбнувшись, ликвидатор вдруг понял, что стремительно засыпает. Пустой стакан выскользнул из его пальцев на ковер, голова свесилась на грудь, и Юрий Павлович очутился в объятом скорбью тронном зале царского Дворца в Фивах.

Меж массивных, покрытых многоярусной росписью колонн густо струился благовонный дым. Траурные гимны жрецов плавно возносились сквозь полумрак к прямоугольному отверстию в потолке, а придворные женщины вопили так пронзительно, что их крики были слышны на другом, западном, берегу Нила. В центре зала на возвышении помещался массивный золотой гроб, сделанный точно по форме лежавшего в нем господина и повелителя Фиваиды, сына всесильного Амона-Ра, могучего Аписа, скрепляющего корону двух царств, фараона Тутанхамона — ушедшего далеко на запад Солнца Египта.

С полгода назад повелитель Черной земли внезапно потерял аппетит, на женщин начал смотреть с удивлением, будто спрашивая, для чего нужны они, и ночами его стали тревожить дурные сновидения. Пока жрецы с придворными астрологами пытались истолковать их, жестокая головная боль поразила Властелина двух царств, многократно за день терял он носом свою божественную кровь, и страшная слабость объяла все его члены.

Напрасно Верховный жрец храма богини Мут, пользовавшийся славой великого лекаря, поил царя микстурой из трав на меду, приговаривая:

— Войди, лекарство, войди, изгони боль из моего сердца, из моих членов, чудесное лекарство.

Не помогли приемному сыну Гора ни снадобье из оливкового масла, кожи змей и ящериц, ни кровь телят, потомков священного быка Аписа, ни пепел совы, смешанный с истолченными в порошок изумрудами, — все было напрасно, и лучезарное Солнце Египта закатилось.

Теперь же богоподобный Властелин двух царств, превращенный грудами парасхитов в мумию, возлежал в золотом гробу и был готов отправиться на западный берег Нила, к своему последнему пристанищу в Долине царей. Все части тела его были обернуты молитвенными лентами с начертанными на них заклинаниями, а на груди царя покоился полный манускрипт «Книги мертвых», ибо между могилой и небом умершего ожидают сорок два судьи, которые под предводительством Осириса рассматривают его земную жизнь. Лишь когда сердце покойного, взвешенное на весах правосудия, окажется равным богине истины и когда бог Тот, записывающий на табличках дела усопшего, признает их добрыми, лишь тогда Гор возьмет тень за руку и поведет ее к трону своего небесного отца.

А чтобы это случилось поскорее, властелин двух царств был украшен амулетами и священными эмблемами, имевшими в стране богов чудесную силу и помогавшими ему в загробной жизни также оставаться царем. Семь чудодейственных браслетов украшали от локтя до запястья правую руку владыки Египта, шесть — левую. Червонное золото отсвечивало красным, благородно блестело серебро, а самоцветные камни и эмалевые инкрустации поражали многоцветьем красок. На шее мумии покоилось изображение жука-скарабея, изготовленное из драгоценного камня, а в лентах, обвивавших грудь покойного, лежали две кучки колец, носящих сакральный смысл: рядом с правой рукой — пять, около левой — восемь. Анубис, верно, сам руководил работой хоахитов, и теперь усопшему царю двух миров было не стыдно предстать перед судом лучезарного Осириса. Между тем крики плакальщиц сделались невыносимы, а под сводами зала согласно траурному ритуалу разнеслось пение жрецов:

— С миром иди в Абидос! С миром иди в Абидос! Да дойдешь ты с миром до Запада!

Однако не все присутствующие истошно стенали, рвали на себе одежды или изливали свою скорбь в заунывном пении. В тени колонны, там, где царил напоенный густым благовонным дымом полумрак, Савельев разглядел двух спокойно беседовавших мужчин. Голова одного из них была наголо обрита, второй же имел густые волосы и бороду, а на груди его висел крест Великого Иерофанта. Оба они были посвящены в высший жреческий сан и прекрасно знали, что усопший царь уже пребывает вместе с Осирисом на родине блаженства, а поэтому разговор их касался реалий сугубо земных.