Артем Шейнин - Мне повезло вернуться

— Тетка — вроде Пугачева? А что за мужик?

Это кто-то из наших, из дембелей. И кто-то из наших же:

— Да хрен его знает. Не Кузьмин?

— Ты че, с дуба рухнул? С хрена ль-то Кузьмин будет с Пугачихой петь?

Для нас, призванных в апреле 84-го, где Пугачева была эстрадой, а Кузьмин — рокером, такое сочетание было невообразимым и непонятным. Мы не могли себе этого представить. Как не могли себе представить панков и металлистов на Арбате. Сам Арбат, ставший из живой улицы театральной декорацией. Очереди за водкой. И многое другое, что изменилось за эти два года, — нам предстояло вернуться в другую страну. Той, откуда мы уходили, уже не было… Как не было уже и нас, тех мальчишек, которых в апреле 84-го везли под «Кара-кара-кум» в жаркую Фергану, а потом, в августе, в еще более жаркий Афган.

Мы наивно думаем, что скоро уедем в Союз, на гражданку, а Афган с его войной останется здесь, станет нашим прошлым… Никуда он нас не отпустит. Никогда…

Но ничего этого мы пока не понимаем. И многое отдали бы сейчас, чтобы слушать странный, невообразимый для нас дуэт не здесь, перед клубом 56ДШБ в Гардезе, а там, в Союзе. И самое обидное, что мы же ДОЛЖНЫ уже быть там. Мы уже заслужили это!

Зачем нас оставили, понять трудно. С июня на операции мы уже больше не ходили. Но как водится, объяснять нам никто ничего не стал. А зачем? Родина тебе доверила выполнять интернациональный долг — вот и выполняй. А то, что еще три месяца нашим матерям сердце рвать… Хотя уж вроде прождали положенное. И вместо сердца там одна рана кровавая… Так это их доля такая материнская…

Оставшиеся два месяца проходят в каком-то полубредовом состоянии. Весь июль мы, «граждане» второй роты, ежедневно уходим «работать» на склад ГСМ — горюче-смазочных материалов. Он находится в стороне от территории бригады, на полпути к «мирному» кишлаку. («Мирному» в том смысле, что оттуда бригаду почти не обстреливают.)

Ну, работать — это только так называется. Мы должны устанавливать столбы для второй линии колючей проволоки. В реальности приходим на склад и заваливаемся спать кто где или загораем. Или ходим в кишлак за электронными часами «Касио» с калькулятором, браслетами от давления, платками. И еще всякой всячиной, которую везет солдат великой ядерной державы в подарок матери и любимой девушке из средневекового Афганистана. В Союзе-то этого всего не найти, а в кишлаке, в дукане — сколько хочешь. И не важно, что война кругом, что мы караваны их долбаем, особо не разбирая, что они там везут… Есть спрос — будет и предложение. Почему-то этот закон капитализма на местной средневековой почве цвел пышным цветом. А мы месяцами охотились в бригадном «Военторге» за «дембельскими дипломатами»…

Иногда, придя после завтрака на склад, от нечего делать мы вкапываем столб. Один в день. Но это редко. На хрен он нам сдался, этот столб? И эта колючка. И этот склад. И этот Афганистан…

Мое излюбленное место для сна — под цистерной с водой. Там хоть какая-то иллюзия тени. Хотя спать с каждым днем все труднее. И не потому, что отоспался. Просто все сны только про дом. И такие реальные, осязаемые, что просыпаешься в жутком настроении. Ведь все это уже должно происходить с тобой не во сне, а на самом деле! И в голове лишь одно: «Когда же, когда?..»

А потом этот день пришел… Провернулось колесо времени, и все повторилось. Начало августа — и мы снова ждем, когда начнутся отправки. Как два года назад в Фергане. Только теперь уже не Афган, а Союз занимает все мои мысли и мечты.

На сей раз нам с Пахомом с первой отправкой не подфартило — только третья. Да какая разница! Тем более что Никулин с Сергеевым все равно подождут нас в Ташкенте. Гульнем там, а уж потом все вместе в Москву.

Гульнуть в Ташкенте — гусарский шик афганских дембелей. Ведь все время, что мы были в Афгане, там, в Союзе, нам «капала» получка. Пусть немного, пусть 10–15 рублей в месяц, но за два-то года ого-го накопилось, под 300 рубликов! Плюс за легкое ранение — 150, если есть. Да за среднее — 300. Это при том, что ведь и в Афгане нам те же суммы капают в чеках «Внешпосылторга». А чеки-то эти в Союзе 1:3, говорят. А можно и подороже продать барыгам. Столько денег мало кто из нас когда-то держал в руках. И, видно, потому, еще не полученные даже, они уже начинали жечь карман. А многим стремление «гульнуть» начинало жечь душу еще по пути в Союз. Отпахав два года на войне, отлазив по горам, отползав под пулями, 20-летние парни искренне считали, что тот, «кто воевал — имеет право». Что никто не вправе хоть как-то сдерживать наш кураж.

Но так думали только мы, бесшабашные юнцы. И так совсем не считало ни командование нашей бригады, ни командование кабульской пересылки, ни военные патрули в Ташкенте. Для них мы все еще были военнослужащими, которые должны соблюдать форму одежды, должны соблюдать воинскую дисциплину, должны… Да почему же мы опять чего-то должны? Мы давно всем все раздали! У нас и так украли уже ТРИ месяца жизни!

Вот в этих противоречиях между «уже заслужил» и «еще должен» и были корни известных на весь Афган буйств десантуры на кабульской пересылке. Повторялись они регулярно, каждые полгода. Чуть потише — в апреле и октябре, и уж совсем буйные — в августе и феврале. А чем еще напугать бойца, уже «закошенного» с дембелем аж на три месяца? И, как водится, никто никаких выводов из этого не делал. Потому что, если бы делали, разве стали бы докапываться к нашим дембельским парадкам в бригаде? Стали бы распарывать ушитые «как положено» брюки? Стали бы срезать «неуставные» бляхи, погоны, шевроны, аксельбанты? Стали бы унижать нас, заставляя прибинтовывать к ногам или прятать в трусы всю эту столь важную для нас мишуру? Разве обеднела бы родная армия, позволив увозить с собой второй тельник, а не прятать его, как воришка, под китель на спине? Неужто подрывали боеспособность Вооруженных сил обрезанные канты на подошвах дембельских сапог и приделанные к ним каблуки? Кому мешали изогнутые чуть ли не наполовину бляхи, разглаженные чуть ли не до пупка отвороты кителя, шевроны с вырезанным словом «Афганистан»?

Наверное, тем же, кто устраивал нам там строевую перед боевыми, запрещал ходить в горы в кроссовках вместо полусапожек, конфисковывал удобные духовские «лифчики» и спальники. Ведь это не положено! Сутками лазить по горам без воды, неделями жрать сухпай на боевых и месяцами сечку с салом в бригаде, спать в горах на снегу и кормить вшей и, главное, каждый день рисковать жизнью — все это было положено. А все эти удобные, но «неуставные» вещи — нет. И «нарушать форму одежды», уходя на дембель, — тоже.

А ведь для нас это были не просто цацки — это был символ, это был ритуал, фетиш! Это был грандиозный карнавал, которого мы ждали два года. И которого каждый из нас мог не дождаться! Мы все ходили по краю жизни! И 730 дней мечтали о том дне, когда лихо заломим берет на затылок и придем домой…