Владимир Колычев - Бандитские шашни

Джек осторожно подошел к столу, во главе которого сидел плюгавый тип с темным, изрытым оспой и морщинами лицом. Холодно в камере, спортивная кофта на нем, не видно, что выколото на чахлой груди, но на пальцах татуированные перстни – яркое свидетельство богатой уголовной биографии. Джек мог бы уложить его одним ударом, но делать этого нельзя. Плюгавый здесь явно центровой, и два бритоголовых здоровяка подпишутся за него, не раздумывая. Охраняют они его, потому и сидят рядом. И еще три уголовника с ним, из тех, для кого тюрьма – дом родной.

Давно Джек не испытывал такого страха, как сейчас. Одно неловкое движение, одно неосторожное слово, и на него насядут со всех сторон, и вряд ли он сможет отбиться. Тогда все. Но все-таки он взял себя в руки, с холодком под коленками подошел к столу.

– Здорово, кого не видел.

Плюгавый с интересом смотрел на него, на губах у него глумливая ухмылка. Дескать, что это за лох крутого из себя строить пытается?

Одной рукой Джек удерживал скатанный матрас, в другой у него битком набитая сумка. И колбаса там копченая, и сало с нежной мясной прослойкой. Это Шрам подсуетился. Он и адвокатов нанял, и снабжение организовал. На ментов со всех сторон давить будут, пока они обвинения не снимут. В ход идут деньги, угрозы, наезды. И на Шельму надавят, и на его бабу, пусть они не думают, что менты смогут уберечь их от возмездия. Работа идет, дело движется.

А у блатных в тюрьме, похоже, полный застой, и с харчами, не густо. Большая кружка чая на столе, печенье в миске, карамельки.

– Вот, на общак вам, – Джек поставил сумку на свободный край скамейки. – Сколько надо, столько и возьмите. Братва еще подгонит…

– Братва? – пакостно ухмыльнулся патлатый тип с утиным носом и с какими-то мерзкими наростами на лице. – У тебя и братва такая же сладкая, как ты, пряничек?

– Откуда ты такой взялся, петушок? – засмеялся пучеглазый верзила с вытянутым как у лошади лицом.

Джек глянул направо, налево, пожал плечами.

– Нет со мной никаких петушков… Джек меня зовут. И братва моя весь город держит.

Плюгавый презрительно скривился, глядя на него. Но чувствовалось, что под впечатление он все-таки попал. Не могли уголовники не знать, кто такой Джек. Иначе они вовсе и не уголовники…

– Слышал о я таком беспредельщике. Лютый, говорят, отморозок…

– Хочешь жить, умей вертеться.

– Я бы тебе сказал, на чем ты будешь вертеться, – ухмыльнулся плюгавый. – Но ты и сам об этом знаешь.

Уголовники засмеялись, глядя на Джека, как на последнего чмошника.

– Ну, и какой тебе от этого толк?

– А говорят, ты Дачника замочил. А Дачник вор знатный…

– Вор. Но не в законе. И не мочил я его. Кирзач это все. Я ему говорил: с блатными договариваться надо…

– Гонишь ты все. О чем нам с тобой договариваться?

– Смотрящий от вас должен быть, по городу. А нет никакого смотрящего. Сопли ваши воры жуют. Нет смотрящего, потому и бардак в городе. Всякие Вайсы, беспределят, людей почем зря мочат. А был бы вор сильный, он бы его в стойло поставил…

– Будет вор. И вас всех в стойло поставит. Очень скоро будет, – с угрозой в голосе сказал плюгавый.

Так Мальчиш-Кибальчиш пугал Главного Буржуина – дескать, придут наши. Кто-нибудь придет, когда-нибудь. Все как-то несерьезно. И не верил Джек плюгавому. Но вид сделал, что к его словам отнесся предельно серьезно.

Впрочем, может и маячит на горизонте сильная воровская личность. Кто знает.

– А ты меня не пугай. Мне не страшно. Мы уже с пацанами обсуждали такой вариант. Если человек серьезный, то будем на общак башлять. Да и сейчас прогон на тюрьму серьезный сделаем, – пообещал Джек. – Кто у вас на крытке смотрящий, с кем я могу поговорить на эту тему?

Плюгавый задумался. На роль большого смотрящего он не тянул, но и отличиться перед воровской братией очень хотелось. Джек сам вызывался отстегивать в общак, но плюгавый может разрисовать это дело так, как будто он уломал Джека. Пусть как хочет, так и малюет, лишь бы чертом не назвал…

– Маляву мы зашлем, – в раздумье кивнул плюгавый. – Есть человек, он с тобой эту тему оботрет… А ты значит, Джек. Слыхали мы про тебя, слыхали. Ну, присаживайся за дубок, рассказывай, как ты дошел до такой жизни.

– Нормальная жизнь, – улыбнулся Джек. – Кучерявая.

– Вот и расскажи, как ты кучеряво живешь, а мы послушаем. Да, братва?

Уголовники закивали. На Джека они смотрели с показной неприязнью, но не зло, без агрессии. И еще им очень хотелось знать, как живет братва из новых, из тех, кто параши не нюхал, но смог нагнать на город столько страху.

– Да мне бы упасть бы где-нибудь сначала.

– Не вопрос, – кивнул плюгавый.

Он определил Джеку место во втором от двери ряду. Может, и не самая престижная шконка, но все-таки не у самой параши.

Не принимали блатные Джека за своего, но и черта из него не делали. Что ж, хоть на этом спасибо.

Цимбал не бросил Вайса в беде. Узнал, что его закрыли менты, нанял адвокатов, те атаковали следствие. Действительно, предъявить Вайсу, по большому счету, нечего. Свидетелей, как таковых нет, пистолет в деле держится с трудом, вытряхнуть его не сложно. С показаниями ментов та же история – их свидетельство можно классифицировать, как попытку давления на подследственного. И главное, Оксана оказалась крепким орешком. Не сломалась она на допросах, ничего не сказала про Кирзача.

И все равно, Вайс попал в следственный изолятор. Но страшней всего было то, что полковник Дукатов сдержал свое обещание. Вайс закрыли в пресс-хату.

Это стало ясно, как только за ним закрылась дверь. Камера просторная, но всего пять шконок здесь, и все в один ярус. Телевизор, холодильник, обогреватели, ковер на полу. И арестанты цветут и пахнут. Махровым цветом цветут, и тюрьмой пахнут, как дрянной коньяк – клопами. Четверо их, не сказать, что все атлеты как на подбор, но и задохликов здесь точно нет. Крепкие ребята, и агрессивные. На Вайса смотрят как ястребы на цыпленка. Вот-вот ринутся на него, порвут в клочья.

Вайс окинул арестантов быстрым взглядом, бросил матрас на шконку, рядом поставил сумку.

– Эй, а ты чего такой борзый? – метнулся к нему крутолобый крепыш с короткими, сильными руками.

Вайс не стал втягиваться в разговор и ударил его пальцами по глазам. От дикой боли арестант взвыл и опустился на корточки.

– Твою мать! – ошалел от такой наглости яйцеголовый тип с маленькими, глубоко посаженными глазами.

Вайс не стал ждать, когда он обогнет стол, запрыгнул на «дубок» и ударил арестанта ногой в висок. На третьего он напал сам и вырубил его точечным ударом в кадык. Четвертый в испуге бросился к двери, с истошным криком застучал по ней кулаками.

Надзиратели не заставили себя долго ждать, кинулись к Вайсу, скрутили его и вытащили в продол. Сопротивляться он не стал. Зачем, если ему вовсе не улыбается оставаться в этом гадюшнике?