Анатолий Гончар - База икс

Тарасов выбрался на ровную поверхность минуты за три и, тяжело дыша, на какое-то время застыл. Группник и пришедшие с ним бойцы по-прежнему оставались внизу – Ефимов предпочитал не рисковать. Вдруг кто сорвется и наделает шума? К тому же он верил в удачу уходивших. А что ему еще оставалось, кроме веры?

Через пару минут, уже отдышавшись, подполковник коснулся кончиками пальцев плеча сидевшего на корточках Калинина, привлекая его внимание.

«Выдвигаемся». Движения рук были едва заметны, тем не менее дополнительных разъяснений не потребовалось. Юрий все понял, кивнул и выпрямился. Следом встал на ноги и Тарасов. Мысленно пожелав друг другу удачи, они двинулись в противоположные стороны. Теперь им предстояло действовать каждому по отдельности.

Выводы, сделанные Трясуновым на основе собственного анализа передаваемых Ефимовым координат, однозначно свидетельствовали – координаты ложные. И вот сейчас, вместо того чтобы продолжать спать, разбуженный тревожными мыслями подполковник проснулся, встал, включил свет и всмотрелся в еще с вечера расстеленную на столе карту. Завтра группе предстояло выйти к заранее оговоренному месту эвакуации. Просьб о перенесении назначенного места от Ефимова не поступало.

«Значит, – подумал полковник, – идут они все же сюда – к ротному опорному пункту. Вот только где они находятся сейчас?

Вскоре фигура уходящего Тарасова исчезла из вида. Юрий окончательно осознал, что теперь он остался совершенно один.

У горизонта медленно ползала луна. В ее едва пробивавшихся сквозь листву лучах окружающее пространство казалось нереальной компьютерной графикой. Повсюду царили тени. Юрка замедлил и без того осторожный шаг. Фигура неподвижно застывшего, вслушивающегося в тишину вражеского часового отчетливо проступила на фоне плывущего по небосводу лунного диска. Теперь у сержанта на один метр пути уходила минута-две, а иногда и больше. Время шло…

До врага оставалась какая-то пара десятков шагов, когда под подошвой Юркиного ботинка жалобно хрустнула маленькая ветка. Но, прежде чем часовой развернулся и посмотрел в его сторону, Юрка скользнул в тень дерева. Уже распластавшись на холодной осенней земле, он услышал звук направляющихся к нему шагов. Нож из висевших на поясе ножен плавно переместился в руку. Все получалось не так, как планировалось, и все из-за него, из-за его спешки… Шаги приближались. Юрка крепче сжал рукоять клинка и приготовился вскочить на ноги. Теперь уже снять часового без шума не получалось, да и время… Мучительно хотелось поднести руку с часами к лицу и посмотреть отмеряемое ими время. Когда до Юрки оставалось не более пяти шагов, часовой развернулся и двинулся в обратную сторону. Парень почувствовал, что его бросило в жар. Выдвигаться дальше было опасно, оставалось только ждать. Ждать ни в какую не желающего наступать утра.

Понимая, что придется провести долгое время в неподвижности, Юрий боялся теперь только одного: как бы затекшие мышцы в последний момент не помешали выполнению задуманного. Наконец луна спряталась за вылезшую на небосвод тучку, а на востоке горизонт едва заметно окрасился розовым цветом. «Пора», – сам для себя решил Юрка и, медленно поднимаясь на затекшие от неподвижности ноги, несколько раз сжал и разжал пальцы правой руки на холодной рукояти ножа.

Теперь, слегка пригнувшись, двигаться вперед. Не спеша, с каждым шагом бесконечно медленно перенося вес на соприкоснувшуюся с почвой подошву.

Вдруг что-то изменилось. Юрка напряг зрение и обратился в слух. Только что мелькавший силуэт противника исчез, словно растворился в предрассветном тумане. И лишь негромкое шмыганье простуженным носом говорило о том, что часовой все еще там – на месте. Сердце сержанта Калинина, постепенно набирая обороты, начало стучать так, как будто готовилось выпрыгнуть из ставшей вдруг тесной грудной клетки, оно билось, сжимая легкие и не давая вдохнуть полной грудью. Лишь короткие толчки воздуха, туда-сюда, туда-сюда. Юрка остановился, замер на одном месте, несколько раз, словно готовясь войти в холодную воду, быстро и тихо вдохнул-выдохнул, а затем начал дышать медленно, через нос, чтобы успокоиться и взять себя в руки. До противника всего ничего, а сердце по-прежнему бьет, как барабан. Кажется, только его и слышно в окружающей тишине. Странно, что этот гад до сих пор так и не обернулся. Глухой, что ли? Он не слышит, как крадется к нему нежданная смерть?! А может, это пришел давно назначенный ему час? Единственный и неповторимый? Два шага – и удар. Под ребра снизу вверх, в сердце, как учили. И пошевелить, не вынимая… Повести вправо-влево. Чтобы наверняка… Осторожно опустить труп… Да! Обязательно зажать рот, чтобы, не дай бог, не вырвался вскрик. А сердце гремит, как бубен… Еще шаг. Еще полшага. Вот так. Теперь левой ладонью прижать губы, полушаг правой вперед, удар, нет, не так… проще, естественней… «Естественней» – какое странное и неподходящее слово. Что может быть противоестественнее, чем убийство одного человека другим? «Естественней» потянуть голову назад – и острием по горлу. Одним движением. Всей шириной лезвия…

И нож пошел, мягко, легко, будто не было перед ним никакой преграды, податливая плоть – кусок кожи и хрящ гортани, и до самого позвоночника. Попади лезвие в межпозвонковое пространство – пошел бы дальше. Он будто скользнул по пустоте – мгновенный всхлип, хрипящий вздох – и руки, и лицо в теплой, растекающейся по коже жидкости. Это уже потом она станет липкой, смешается с потом и грязью, почернеет, растрескается, станет шелушиться и отваливаться мелкими частичками. А сейчас чужая кровь грела застывшие от напряжения руки, затекала в рукава, стекала по лицу. Кровь, нескончаемый всхлип, невольное заваливание тела и беспорядочное брыкание, толкание ногами. И уже непонятно, кто хрипел: то ли агонизирующий часовой, то ли из последних сил удерживающий его сержант. В какой-то миг на землю рухнули оба. Глухой удар падения тел – и тишина. Враг умер. Калинин застыл в неподвижности, не в силах преодолеть сковавшее мышцы одеревенение. Он лежал, страшась отпустить ладонь с окровавленного рта убитого. А над ним холодная ночь плавно перетекала в такое же холодное утро. Юрка сделал свое дело: скоро к нему подтянется командир с разведчиками его группы, и с первыми лучами солнца (а может, и раньше) в безмятежно спящий лагерь моджахедов придет громкоголосая смерть. Он все сделал как надо, в одиночку, он один, только и жить ему с этим придется одному…

Что оставит эта ночь в его душе? Вариантов десятки, сотни, если не тысячи… Каждый умирает в одиночку. Каждый выбирает свою меру ответственности… совести… меньшее зло… правду… ложь. Один и тот же поступок может быть гордостью или проклятием. А может, и тем, и другим одновременно? И на твоем смертном одре пройдешь ли ты мимо оставленных за спиной душ или будешь мучительно гореть под испепеляющим напором внезапно нахлынувшей памяти? Кто знает, кто знает…