Максим Шахов - Взорвать «Москву»

Вошел конвойный.

– В тридцать пятую отведите, – проговорил следователь. – Отпечатки пальцев заново нужно снять – те, что есть, сильно смазанные…

…Его не били – доконала перловая каша. Уже на следующий день, прилежно съев скудный завтрак, провиднык Кульчицкий потребовал немедленной встречи со следователем.

– Я согласен сотрудничать с ФСБ, – забарабанил он, как по заученному, пялясь в крышку стола. – Я подпишу соответствующий документ. Мы обговорим все условия. Но я должен быть доставлен в Украину и продолжать выполнять свои обязанности функционера ОУН(б). Я гарантирую передачу ценнейшей агентурной информации. Вы будете иметь полную картину работы организации… нашей организации… Вы даже сможете контролировать финансовые потоки, которые направляются на счета ОУН зарубежными меценатами… Но для этого я должен попасть в Украину…

– Одну минуту! – Следователь жестом остановил излияния провидныка. – Есть небольшое уточнение: наши внедренные агенты успешно передают нам всю эту информацию. Поэтому ваша помощь нам просто не нужна.

Кульчицкий слушал, открыв рот и наморщив лоб. Недели, проведенные на Лубянке, дурно сказались на его прославленных аналитических способностях.

– Что же… тогда? – прохрипел провиднык. – Я буду… расстрелян?

– Ну зачем же так сразу! – усмехнулся следователь. – Во-первых, смертной казни в России нет, во-вторых… А во-вторых, вы нужны нам именно как человек, раскаивающийся в содеянном. Понимаете? Как человек, публично раскаивающийся…

– А если я… откажусь? – вздернул подбородок провиднык.

– Мы обнародуем результаты следствия с прибавлением старых материалов на вас, которых в Москве, как видите, предостаточно… Предвижу ваши возражения и сразу скажу: объявить представленные документы фальшивкой не сможет уже никто…

Кульчицкий поморщился.

– Вряд ли вы захотите возвращаться на родину после такого разоблачения, – добавил следователь.

– Уеду в Германию, – отозвался провиднык. – У меня там дочь.

– Не знаю как дочь, а вот немецкие спецслужбы вряд ли обрадуются болтуну и предателю…

– Но я ведь еще ничего не сказал!

– Скажете… Ведь скажете? Даже сам Великий Мастер масонов в подобной ситуации сделался бы разговорчивым. Так вы выступите?

И после паузы, которая самому Кульчицкому показалась чудовищно долгой, провиднык выдавил из себя:

– Выступлю… Пусть эти идиоты знают, что наша борьба – опасная игра с тенью, блеф для миллионеров, бредящих революцией и готовых платить за революцию… Пусть знают, что все осталось в прошлом – идеалы, героизм, самопожертвование, а осталась только жажда денег… – Кульчицкий выговаривал слова трудно, поминутно сглатывая слюну. – Они орут про «украинский Севастополь», но ведь город кормят с руки российские флотские… Они про «самостийну и незалежну» орут, а в Донецке и Одессе смеются над этим в полный голос… Они орут про «ридну мову», а сами, возвращаясь домой, говорят по-русски с женами и детьми… О-о, какие же мы идиоты! – провиднык застонал, как от зубной боли. – Наша война проиграна в сорок пятом, но даже сегодня мы боимся себе в этом признаться… Война проиграна…

Следователь слушал с интересом и даже с участием.

– Я очень хочу прилечь. Пусть меня отведут в камеру, – поднял взгляд Кульчицкий. – Я старый человек, мне все равно. Я выступлю…

– Это было отличное начало для телевизионного обращения! – похвалил следователь. – Отдохните сутки. Потом нам нужно будет уточнить некоторые детали, задокументировать кое-что и приступать в главному…

Уже стоя у двери с заложенными за спину руками, провиднык тихо спросил:

– Пан следователь, можно не давать мне больше перловую кашу?

Смог, замешанный на сумасшедшей летней жаре, окутывал город – очертания зданий и площадей колебались в сизом мареве. Болбоча в мобильники, торопились по тысяче мелких дел загнанные как лошади горожане. Серебристой пылью обдала обочины поливальная машина, и жар асфальта вмиг сожрал благодатную влагу. У речного вокзала паковали в пластиковый мешок раздувшийся безголовый труп утопленника. Пасти станций метро заглатывали тысячи разгоряченных тел. Выматывая душу, ныла сирена «Скорой», мчащейся по свободной полосе.

Пылинкой во вселенной плыла Москва, и еще меньшей пылинкой в ее глубинах плыла Лубянская площадь с «большим домом» и цветочной клумбой, сменившей памятник Дзержинскому. В одной из ячеек этого старинного здания, утопив лицо в ладонях, сидел, сгорбившись, немолодой человек в грязной с надорванным рукавом рубашке, и плечи его прыгали.

«Хорошо еще, что они не вспомнили ту неудавшуюся экспроприацию ювелирного магазина на Пресне!»

Кульчицкий беззвучно плакал, боясь поднять глаза на железную дверь камеры-одиночки.

– Эй, друг!

Артема окликал давешний «интеллигент».

– А, старый знакомый! – отозвался Тарасов на ходу. – Мотор барахлит?

Их машина торчала у парадного битый час, и это Тарасову совсем не понравилось.

– Садись, подвезем! – крикнул вдогонку второй.

– Мне тут недалеко, пешком дойду, – соврал Артем.

– А может… – запнулся «интеллигент».

Тарасов был уже слишком далеко.

Хлопнула дверца. Шум катящихся шин раздался позади.

«Шум поднимать в центре Москвы они не посмеют», – подумал Артем и ошибся.

Комок горячего воздуха просвистел у самого уха. Выстрела не было слышно – они стреляли через глушитель. Тарасов прыгнул в сторону, бегом преодолел десяток метров до кирпичного угла. Вряд ли кто-то из озабоченных прохожих успел что-то понять.

Скрипнули тормоза, и Артем услышал согласный топот двух пар ног.

Проходной двор. Арка. Мусорные баки…

Тарасов присел в нише стены, укрытый мятыми картонными коробками, и одним точным движением вогнал обойму в рукоятку ствола.

Пуля, выпущенная вслед убегающему, отколола кусок штукатурки.

Артем поднялся во весь рост, держа пистолет обеими руками, и быстро послал две пули по бегущим мишеням. Грохот выстрелов взорвал утлую тишину, звякнул оконными стеклами, прогудел по железу крыш…

«Интеллигент», получивший пулю в грудь, хрипел и скреб ногами по грязному асфальту. Второй боец криво сполз по стене, широко раскидав джинсовые штанины: черная дыра светилась над бровью. Где-то неподалеку простонала и смолкла милицейская сирена.

Артем отбросил пистолет и метнулся сквозь проходной двор, чувствуя напуганные взгляды привлеченных шумом жильцов, направленные на него из верхних окон. Опасливые жильцы, несомненно, уже позвонили куда следует. «Семь бед – один ответ», – мелькнуло в голове у Тарасова.

За спиной снова раздался глухой топот… Или померещилось?