Игорь Срибный - «Каскад» на связь не вышел

«Духи», проводив взглядами умчавшийся «УАЗ», направились прямиком к убежищу Карасева, намереваясь, очевидно, отсидеться в этих же кустах.

Сержант подпустил их вплотную, и его автомат дважды глухо хлопнул, выбросив на мокрую землю две дымящиеся гильзы.

Оттащив тела боевиков в кустарник, сержант снял с одного из них шикарную натовскую куртку «капрал», непромокаемую и немыслимо теплую, и, уже буквально стуча зубами от холода, натянул ее на свою мокрую одежду. К великому удовольствию сержанта, в одном из многочисленных карманов куртки обнаружился чехол для каски, а в другом – «бандана» в виде куска ткани размером метр на метр, чтобы укрыть от пронизывающего ветра его обритую наголо голову.

Экипировавшись и почувствовав, как живительное тепло разливается по телу, Карасев воспрянул духом и теперь уже не сомневался, что дойдет к своим и доложит о геройской гибели разведгруппы и только что обнаруженной им передислокации боевиков.

Он неподвижно просидел в кустах более часа, наблюдая, как накапливаются в районе силы дудаевцев. Сержант, мимо убежища которого происходило движение, отметил на карте уже четыре артиллерийских орудия, две БМП, две машины с зенитными установками. Затем, дергаясь в руках неопытного механика-водителя и стреляя выхлопами некачественной «горючки», по шоссе тяжело прогрохотал гусеницами танк.

Сидя на пеньке акации, сержант вдруг почувствовал сильнейший озноб. Он плотнее закутался в куртку, но озноб не проходил, и сержант понял, что заболевает. Он достал перевязочный пакет и размотал набухшую от крови повязку на ноге. Рана выглядела ужасно: края ее воспалились и посинели. На ощупь мягкие ткани вокруг раны оказались плотными и горячими, а сама рана набухла гноем. Медикаменты у разведчика давно кончились, израсходованные на раненых товарищей, и теперь обработать рану было нечем. Сержанту пришлось использовать варварский способ прижигания ран. Он зажал в ножнах НРа патрон и, расшатав пулю, извлек ее из гильзы. Затем засыпал порох в рану и, зажав в зубах ИПП, чтоб не закричать от боли, чиркнул зажигалкой.

Дальнейшего он не видел, поскольку от дикой боли потерял сознание и упал на землю… Забытье было недолгим. Очнувшись, он промыл рану мочой и туго перебинтовал ее.

Силы катастрофически таяли, и Карасев понял, что если не отправится в путь немедленно, то шансов дойти у него больше не будет. Он тяжело поднялся с пенька. От слабости его шатало, но надо было идти, и сержант, по привычке попрыгав, едва отрывая каблуки от земли, отправился в полную опасностей дорогу. На удивление легко он преодолел пустырь. Встреченные по пути трое «духов» равнодушно скользнули взглядом по его сгорбленной фигуре, видимо, приняв за своего, и не сделали попыток остановить. И скоро он углубился в жилой квартал улицы Кольцова, где чудом не был застрелен салажонком из сводного отряда моряков-балтийцев, который, находясь на «блоке», настойчиво требовал назвать пароль на этот день и даже сделал предупредительный выстрел.

Карасев, у которого в пути сбилась повязка на простреленном бедре и открылось кровотечение, обессиленный от тяжкого пути, выпавшего в этот невыносимо долгий и холодный день на его долю, что-то прошипел в ответ и потерял сознание.

Моряки подобрали его и отнесли в лазарет. Едва придя в себя, Карасев назвал себя и потребовал немедленной связи с начальником разведки группировки. Тот прибыл через полчаса.

Все это время Карасев, преодолевая накатывающее беспамятство, формулировал мысленно доклад, стараясь как можно подробней рассказать о героизме своих товарищей, погибших при выполнении боевой задачи. Но когда в палатку лазарета вошли начальник разведки и командир его родного отряда спецназа ГРУ, Карасев сразу растерял все недавно построенные в гладкий доклад мысли и, постоянно сбиваясь и глотая слова, вытирая навернувшиеся слезы, коротко и невнятно смог доложить основное. Но пометки на его карте оказались красноречивее любых слов и сделали свое дело.

Командир отряда хотел сказать ему что-то ободряющее, но сержант Карасев, полностью исчерпав отведенный ему на эти сутки запас жизненной энергии и даже превысив его лимит, вновь потерял сознание.

Впереди его ожидало тяжелейшее воспаление легких, газовая гангрена, змеей заползшая в рану в грязном, зловонном арыке, и вследствие этого – ампутация ноги, тяжелое поражение мозга, полученное в результате переохлаждения, и затем – полная потеря связи с окружающим миром.

Только спустя полтора года Седой смог проведать своего боевого побратима в подмосковном Талдоме. Юра Карась, высохший, заросший клочковатой свалявшейся бородой, лежал в грязных простынях, бездумно глядя в потолок.

Его пьяненькая жена, выклянчив у Седого денег «на лечение» мужа, прежде чем убежать в магазин, вдруг обернулась у входной двери и произнесла совершенно трезвым голосом:

– Лучше бы его убили, и я была бы вдовой героя…

На выцветшем прикроватном ковре над головой сержанта, выделяясь своим нездешним видом и явно не соответствуя атмосфере «бардака» квартиры, серебрились орден Мужества и две медали «За отвагу»…

Седой знал, что сержант Карасев был представлен к званию Героя России, но генералы в наградном отделе Министерства обороны посчитали, что калеке, доживающему свой век в ирреальном мире, оно ни к чему…

К ночи «духи» оттянулись на исходные позиции, и разведчики наконец смогли передохнуть. Измотанные напряжением боя, продолжавшегося непрерывно почти семь часов, они буквально валились с ног. Но молодые организмы требовали своего, и вскоре окна были занавешены плащ-палатками, а на спиртовых горелках задымилась ароматная соевая тушенка, громко именуемая на этикетках почему-то «говядиной кусковой».

Заряда аккумуляторов в радиостанциях оставалось на пару часов работы. Седой принял решение поберечь запасные, поскольку неизвестно было теперь, как скоро они прорвутся из окружения, а донесение в штаб отправить посыльным. Он быстро набросал рапорт, в котором обрисовал незавидное положение разведчиков, и запросил доставки боеприпасов и возможности эвакуации раненых. Уложив рапорт в непромокаемый пакет, он вызвал прапорщика Истомина, одного из наиболее опытных разведчиков, поставил ему задачу и, дав в сопровождение двух «морпехов», отправил в штаб.

Привычно попрыгав и убедившись, что ничто из снаряжения не издает предательских звуков, разведчики исчезли во мраке ночи.

Седой уже собирался обойти посты, когда ожила рация повсюду сопровождающего его радиста. Тот выслушал сообщение и сказал:

– Со стороны улицы Славянской выходит дозорная группа Шайтаныча. У них один «двухсотый» и двое «трехсотых». Просят встретить.