Игорь Срибный - «Каскад» на связь не вышел

Недовольные ранним подъемом, голодные, нахохлившиеся от утреннего промозглого холода, шли боевики, угрюмо глядя под ноги, глубоко упрятав руки в карманы разношерстных одеяний. И лишь командир отряда, осознавая возложенную на него ответственность, контролировал обстановку по пути следования, постоянно вертя головой в разные стороны.

Когда миновали развалины Белого дома, Ризван автоматически оглядел его фасад и вдруг встал как вкопанный. Он просто опешил, увидев российский флаг на стене здания. Шедший следом боевик наткнулся на его спину, и в утреннем тумане прозвучала сочная русская речь, в которой самым безобидным словом было «козел». Бывший завхоз молча показал пальцем на стену Дворца, и у боевика отвисла челюсть. Ризван хотел что-то сказать, но вдруг рассмотрел второй флаг – белого цвета с какими-то голубыми полосками, перекрещивающимися в центре, и вообще потерял дар речи. Откуда ему было знать, что видит он перед собой боевой «андреевский» стяг российского Военно-морского флота.

Срывающимся голосом доложил Ризван по рации «Горе» (позывной штаба дудаевских войск):

– «Гора», «Гора», я – «Школа»! Русские вывесили на стенах Дворца свой флаг, а рядом – белый! Они сдаются, «Гора», они сдаются! Что мне делать?

Грубый голос абонента, принявшего его сообщение в штабе, ответил ему по-чеченски:

– Иди, прими капитуляцию русских и занеси свое имя в историю, сын ишака! Русские пару часов назад едва не взяли штурмом штаб и вдруг решили сдаться? Ты в своем уме, завхоз?

– Но я же вижу белый флаг! Я же не слепой! И со мной еще есть много моджахедов, они тоже его видят.

– Как выглядит флаг?

– Один флаг – российский, второй белый, просто белый, с какими-то голубыми полосами. Может, простыня старая, может, не нашли чисто белую…

– Какие полосы? Полосы перекрещивают полотнище? Косой крест получается?

– Ну, вроде так. Мы далековато от Дворца, не хорошо видно.

– Идиот! Это знамя морской пехоты! Давайте, валите оттуда, пока вас не обнаружили! Это, наверно, их спецназ, который ночью штурмовал наш штаб, болваны!

Боевики, низко пригибаясь и испуганно поглядывая на стены Дворца, бегом преодолели опасный участок и скрылись во дворах на противоположной стороне площади.

Майор не отходил, топтался рядом, явно привлекая внимание Седого. Тот хотел уже было послать его подальше – выполнять боевые задачи, но, оторвав взгляд от окуляра бинокля, заметил его просящий взгляд. Ухмыльнувшись в прокуренные вислые усы, Седой бросил: «Найди в мусоре какую-нибудь краску», и, поднявшись на пару этажей, снова приник к линзам бинокля.

Уже совсем рассвело, но улицы и руины домов вокруг были совершенно безжизненны. Даже вездесущие вороны оставили город. Обломанные пулями и посеченные осколками снарядов и мин, деревья на площади перед Дворцом стояли, словно кресты на могилах, усиливая сходство мертвого города с кладбищем. Напитанные дымами пожарищ черные тучи нависали низко над крышами, готовые в любой миг прорваться скорбными слезами мелкого дождя, заменяющего в здешних местах веселый белый снег средней полосы России.

Услышав скрип стекол под чьими-то шагами, Седой обернулся и увидел майора-десантника. «Нашел», – сказал тот, показывая раскрытую банку с полузасохшей краской какого-то неопределенного цвета и ссохшуюся от старой краски кисть.

Они спустились на первый этаж, и, показав майору на подоконник, Седой сказал:

– Влезай и пиши.

– Чего писать-то? – недоуменно спросил майор.

– Пиши: «45-й полк спецназа ВДВ и 3 – ооСпН». Да покрупней пиши!

Майор сверкнул белозубой улыбкой и мухой взлетел на подоконник. Засохшая кисть противно заскрипела, выводя на стене рваные буквы надписи…

Часа полтора прошло в относительном спокойствии. Разведчики смогли немного отдохнуть, сменяя друг друга на наблюдательных постах, и доесть остатки более чем скромных запасов провианта. Продуктов больше не было, на исходе были и запасы питьевой воды. Перевязочные материалы и медикаменты тоже закончились, и в случае получения новых ранений разведчиков даже нечем будет перевязать…

Почему-то не было никаких сообщений от группы эвакуации раненых… Седой, оставив радиста с группой, теперь лишен был радиосвязи со штабом и уповал лишь на сообразительность радиста – опытного, в общем-то, спецназовца, думая, что тот сам догадается выйти на связь и обеспечить прием вертолетов. Он хотел было запросить по «Мотороле» Старого, но потом оставил эту мысль, опасаясь возможности прослушки их частоты «чехами».

Седой облюбовал себе НП на третьем этаже здания в каком-то природоохранном кабинете, заваленном плакатами с изображениями птиц и животных, ареалом обитания которых был Северный Кавказ. Повалив на бок книжный шкаф и пристроив на сложенный из книг постамент с тыльной стороны шкафа единственный уцелевший стул, он мог наблюдать за площадью, не боясь выдать свое местоположение бликами линз бинокля.

Однако первым обнаружил «духов» Маньяк. Не посылая тонального вызова, он выпалил в микрофон:

– Командир, как слышишь меня? – И не дожидаясь ответа: – К площади со стороны гостиницы «Кавказ» выходят боевики. Вижу движение внутри гостиницы. Не подходя близко к окнам, рассматривают Белый дом. Нас, видимо, пока не обнаружили. Какие будут приказания?

– Наблюдай пока, – ответил Седой, всматриваясь в окуляры бинокля. – Пусть начнут выдвижение через открытое пространство.

Он напряженно вглядывался в окна гостиницы, расположенной на другой стороне проспекта, но не видел никаких шевелений. «Снайпер находится выше, угол зрения у него другой. Поэтому он обнаружил боевиков раньше», – подумал Седой. И в тот же миг на третьем этаже гостиницы с треском распахнулось окно, и в проем хищно высунулся ствол пулемета. По форме пламегасителя и характерному дульному тормозу Седой сразу определил крупнокалиберный «Утес».

– Маньяк, пулеметчика видишь? – кинул в микрофон Седой.

– Да. Но там он не один. Вижу еще пару помощников, они как раз ленту заправляют в приемник. Если я сейчас их сниму, меня не обнаружат, стрелять буду через пролом в стене соседнего помещения. Звук тоже будет почти не слышен на улице.

– Ну, тогда – «огонь»! – скомандовал Седой.

Где-то наверху что-то негромко хлопнуло, и пулемет, не удерживаемый более руками получившего пулю между глаз пулеметчика, вывалился из окна. Через мгновенье раздалось еще два хлопка, заглушаемых межэтажными перекрытиями, и голос Маньяка в эфире подытожил: «Минус три, командир».

Пулемет свалился на землю с таким грохотом, что, казалось, разбудит все живое вокруг. Но на площади по-прежнему царила тишина. Если боевики и были на подходе к Дворцу, то ничем себя не выказывали…