Андрей Константинов - Сочинитель

Это были совсем не те слова, которые ему хотелось прокричать, но в кабинете было полно ребят… Да и сам по себе телефон — аппарат ненадежный.

— А-а… Конспирация, — засмеялась Даша на другом конце провода. — Это мы понимаем… Как у вас со временем, товарищ?

Дурачась, она произнесла слово «товарищ» с забавным английским акцентом — «тоуарисч».

«Тоуарисч» вытер тыльной стороной ладони испарину со лба и прежним ровным тоном ответил:

— Да, конечно. Я располагаю временем. Где вы находитесь?

— А находимся мы… — судя по всему Даша прервалась на мгновение, чтобы взять и прикурить сигарету, — в отеле «Санкт-Петербург», который раньше именовался «Ленинград». А из нашего окна — «Аврора» хорошо видна… Как тебе стихи?

Никите Никитичу показалось, что Даша малость «вдета». Он стиснул трубку в руке:

— Сообщите, пожалуйста, номер…

— Легко! Вам, как великому комбинатору, конспиратору и координатору не составит труда разгадать этот ребус! Первая цифра — как первая в моем телефоне. Вторая — как третья в нем же. Третья — как в названии фильма Рязанова, где играли Басилашвили и Гурченко… Жду вас, тоуварисч!

Кудасов положил запикавшую гудками отбоя трубку на рычаги аппарата. «Так: „два“, „семь“ и… Черт, как же этот фильм назывался?… Кажется, что-то про гусаров…»

— Максим, — спросил Никита Никитич листавшего какие-то бумаги за своим столом Егунина. — Ты не помнишь, как называется фильм Эльдара Рязанова, где играли Басилашвили и Гурченко?

Егунин поднял голову и недоуменно посмотрел на шефа. Кудасов был абсолютно серьезен.

— «Вокзал для двоих?» Или «на двоих»… Я не помню точно.

— Ничего, — сказал Никита Никитич и начал аккуратно укладывать «досье Челищева» в свой сейф. — Спасибо, Максим. Я сейчас отъеду — завтра с утра работаем по плану.

«Двести семьдесят два… Гостиница „Ленинград“, двести семьдесят второй номер…»

Кудасов быстро оделся, вынул из сейфа и сунул в «наплечку» пистолет Стечкина, запер сейф и вышел из кабинета, провожаемый удивленными взглядами оперов.

— Он что, в кино собрался? — спросил тихонько Вадик Резаков Максима Егунина. Максим пожал плечами:

— Вряд ли. Хотя было бы лучше, если он туда сходил… Тебе не кажется, что Директор в последнее время малость перегревается?

— Кажется, — вздохнул Вадик. — Не железный же он, в конце концов… Еле на ногах держится, а тут еще навалилось столько на мужика. Его, говорят, опять сегодня Ващанов в кабинете «строил» — вопли аж до коридора доносились…

— А чего ж с пережора-то не поорать? Святое дело, — хмыкнул Егунин. — Вчера, по оперативным данным, такое разгуляево было — полный вперед! Люди из управы осьминогами выходили…

Опера улыбнулись друг другу и снова углубились в свои бумаги.

А у Геннадия Петровича Ващанова нынешнее утро выдалось и впрямь тяжелым — голова просто на куски разламывалась, пришлось ее немножко коньячком подлечить. Правда, повод для вчерашнего застолья был самым, что ни на есть законным: досрочное присвоение специального звания «полковник милиции» — это вам не муха на палке! Для тех, кто понимает, конечно. Полковник милиции — это, ведь, не какой-то там задроченный армейский «полкан». Это… Да что там говорить! Слава Богу, в министерстве все утвердили и подписали очень быстро — быстрее даже, чем сам Геннадий Петрович надеялся. По его-то самым скромным расчетам приказ должен был прийти ко Дню милиции, не раньше… Парадный полковничий мундир, правда, Ващанов пошил себе заранее — хоть и был человеком суеверным. А вышло — как в воду глядел, вот тебе и суеверие! Накануне, перед фуршетом, Геннадий Петрович несколько раз примерял китель у себя в кабинете — нравился он сам себе в полковничьих погонах несказанно… Даже покой какой-то на Ващанова снизошел, а то ведь в последнее время с нервами совсем ерунда начала твориться — от переутомления, наверное… Лукавил Геннадий Петрович — не хотел признаваться самому себе, что нервишки-то у него не от усталости разболтались, а от страха, потому что уже много лет приходилось ему «обслуживать» Антибиотика — Виктор Палыч завербовал его давно, еще в восьмидесятых годах, и с тех пор не отпускал. Не за бесплатно, конечно, старался Ващанов (и даже очень не за бесплатно) — но ведь и риск-то какой! А с другой стороны, Палыч — человек слова! Пообещал, что «полковника» досрочно дадут — пожалуйста! И все же мучил, мучил Геннадия Петровича страх, превращавшийся постепенно в настоящий психоз — он уже не мог заснуть, не приняв «дозу» на ночь… Ладно, нервы ведь и подлечить можно, подкорректировать, так сказать.

А «фуршет» удался на славу! Шумно было, весело, всего вдоволь — и закуски, и выпивки! И тосты сердечные произносились, и «ура» троекратно кричали… Душевно, короче говоря, посидели, качественно так — словом, по-русски… И песни попели — народные, блатные (какой же мент блатных песен не любит!) и «свои»: «Нашу службу» и «Голубую бессонницу звезд»… Хорошо попели, до слезы, истово. Так вот хором с мужиками попеть — это ж как в атаку сходить, душа просветляется до откровения Божьего…

Не обошлось, правда, и без маленьких эксцессов. Во-первых, кто-то в коридоре наблевал — но это-то ладно, утром «пятнадцатисуточники» подтерли, — а вот Володька-то Колбасов что отмочил! Умереть — не встать: он (с устатку, видать) перебрал сильно — «в осадок выпал», и его, болезного, глубокой ночью дежурный водитель домой повез. Водила-то попался новенький, неопытный — Вовиного адреса не знал, а Колбасову пригрезилось вдруг, что его мафия в плен захватила. И адрес свой поэтому Володя сначала просто категорически отказывался называть, а потом — схитрить решил, кинул «ложный», куда его и попытался затащить водитель к великому ужасу ничего не понимавших в офицерских делах жильцов… Настоящего адреса он так и не назвал — держался стойко, и в конце концов мирно заснул на заднем сиденье «Жигулей», загадочно-горько всхлипнув напоследок: «И ведь всем все по хую!». Перспективный парень Володька Колбасов, далеко пойдет… Нет, славно посидели, — по-доброму, по-товарищески, никто ни с кем не залаялся, не сцепился. А то, вон, в УУРе однажды доотмечались — до стрельбы дело дошло. Все ж на нервах, понимать надо…

Единственное, что несколько смущало Геннадия Петровича поутру — это досадный провал в собственной памяти… С большой натугой он вспомнил, что вроде бы под занавес банкета собрался заявиться к своей любовнице Светлане — танцовщице из «Тройки»… А вот доехал он до нее или нет, и если доехал, то как там события развивались — это уже измученный мозг не отфиксировал.

Вспомнив о Светлане, Ващанов посмурнел — надо бы сменить бабу, слишком много позволять себе стала! Пару месяцев назад Геннадий Петрович купил, наконец, машину «Запорожец». Ну да, это, конечно, не «мерседес» и даже не «девятка» — так ведь и откуда деньги-то взять на такие «лайбы» честному менту? А на «Запорожце» все ж таки — что бы там про него ни говорили — передвигаться можно… Да, так вот — решил, значит, Ващанов на своем «железном коне» за Светочкой заехать, чтоб деньги попусту на такси не выкидывать. А эта тварь неблагодарная, как «Запорожец» увидела, так прямо и зашлась вся. Ты что, говорит, Гена, вот на этом меня везти собираешься? Ты бы, говорит, еще на велосипеде приехал! Сука… И вообще, на нее у Геннадия Петровича что-то в последнее время, как в народе выражаются, «не стоял» — как Светочка ни старалась языком и руками… Так эта блядь еще и заявила, что дело не в ней, а в том, что он, Ващанов, слишком много выпивать стал! Нет, менять ее надо. Хотя и денег жаль вложенных — сколько этой профуре надарено всего — на три «Запорожца» хватило бы… Кстати говоря, к машине своей после того, как Светлана так грубо и нетактично ее охаяла, Ващанов подходил редко. «Запорожец» сиротливо мок под осенними дождями на ГУВДэшной стоянке, а Геннадий Петрович, всякий раз проезжая мимо него на служебном «форде», с раздражением думал про себя: «Чтоб ты сгнил!» И все-таки — как же вечер закончился? Утром-то Геннадий Петрович осознал себя дома, на диване — в мокрой куртке и грязных ботинках. Жена, корова эта разъевшаяся, даже раздеть не соизволила… Нет, может быть, и впрямь притормозить чуток с выпивкой? Провалы в памяти — это плохой признак, это, говорят, первая стадия алкоголизма… Да как тут притормозишь, если нервы-то — совсем чего-то расшатались. Отдохнуть бы где-нибудь по-человечески, с хорошей бабой — красивой, понимающей и душевной, да какой тут отдых…