Андрей Константинов - Сочинитель

— Ну-ну, — снова сказал Никита. — Смотри, не ошибись.

Распрощались они довольно сухо — и каждый таил в душе обиду на другого. Бывает такое в жизни и довольно часто — вроде бы оба умны и хотят примерно одного и того же, а вот договориться, как к цели подойти, не могут. Иногда друг может испортить больше нервов и отобрать больше сил, чем враг… И ведь не начнешь за это друга бить — он же руководствуется благими (с его точки зрения) намерениями… Как заставить друга вспомнить известную мудрость о том, куда может завести дорога, вымощенная этими самыми благими намерениями?

Кудасов ушел, согревая себя слабой надеждой, что информация Андрея может все-таки оказаться ложной — не нужен был сейчас Никите Никитичу лишний сыр-бор вокруг Палыча, не приготовился он еще… Между тем Обнорский, говоря шефу 15-го отдела о завтрашнем сходняке авторитетов и о неком пленном барыге — совсем не блефовал. Информацию эту он получил несколько часов назад от своего «источника» в гостинице «Пулковская». Источником Серегина был тамошний официант Миша, уже года полтора постукивавший журналисту о разных разностях, узнаваемых на работе. У Миши на рабочем месте имелась любовница — горничная Галочка, — и вот как раз нынче с утречка решил Миша свою пассию «оприходовать». Бог их знает, зачем любовникам понадобилось устраивать нежное рандеву в складском помещении. И ух совсем неясно — что толкнуло Мишу открыть большой холодильник — может, он бутылку «пепси» хотел туда поставить для охлаждения, чтобы с чувством выпить ее после утех…

Да только утех-то не получилось — в холодильнике стоял человек с закованными на перекладине руками — синий уже от холода, ибо из одежды на нем были лишь трусы, массивная золотая цепь с бляхой, да штук семь перстней на пальцах. Сказать человек ничего не мог, так как рот ему залепили скотчем, лишь мычал жалобно и очень быстро вращал большими масляно-черными глазами. Видимо, ему было очень холодно, потому что даже густая шерсть на груди и руках у страдальца покрылась голубоватым инеем. Миша от увиденного чуть в обморок не упал — захлопнул холодильник, отскочил к Галочке… Забыв про секс-намерения, они выскочили из склада, как ошпаренные, и рванули к Гале на этаж — кофейку попить. И чего, действительно, понадобилось в подвал переться? Можно ж было все культурно в номере провернуть… Правда, Галя со своей дежурной по этажу полаялась…

За кофе, обсуждая увиденное, верная подруга и рассказала Мише, что в гостинице на следующий день планируется какая-то важная стрелка [22]— под нее «люкс» зарезервировали — и что, якобы, гости приедут даже из Владивостока и Москвы… А еще — якобы там Антибиотик ожидается. Галя толком не знала, кто такой Антибиотик — просто подслушала случайно разговор двух бандитов, проверявших и осматривавших «люкс». Ну а то, что бедолагу в холодильнике специально перед «сходняком» мариновали — это уж Миша додумал сам… Официанту было очень страшно, но он все-таки позвонил Обнорскому и попросил о срочной встрече. Перед отъездом из гостиницы Миша, превозмогая ужас, снова осторожно пробрался на склад — но в холодильнике уже никого не оказалось…

Кудасов обо всех этих подробностях знать, конечно, не мог. Выйдя на улицу, он вдруг, неожиданно для самого себя, поймал такси и поехал в гостиницу «Ленинград». Никита решил плюнуть на все и попробовать еще раз поговорить с Дашей — попытаться объяснить ей что-то, рассказать о том, как ему без нее плохо и как он ее любит… Он ведь ни разу так и не сказал ей слова «люблю»…

В двести семьдесят втором номере Даши не было. Ее вообще не было в гостинице, она уехала еще в четыре часа дня — так сказала дежурная по этажу, которая причин врать не имела.

Кудасов на деревянных ногах вышел из отеля, дошел под противным моросящим дождем до метро и поехал домой. Ехал Никита Никитич с очень тяжелым сердцем — и предчувствия его не обманули. Этот черный день был просто бесконечным… Дома Татьяна, с красными от слез глазами, сначала молча покормила мужа, а потом тихо спросила:

— Это правда? Правда, что ты спишь с этой актрисой?

Никита Никитич поднял глаза от тарелки и долго смотрел на жену, не говоря ни слова. У Татьяны по щекам побежали слезы, она сунула руку в карман халата и достала оттуда аудиокассету:

— Вот… Сначала мне позвонили… А потом какой-то мальчишка в конверте кассету принес… Где ты эту дрянь пьяную Дашенькой называешь. Это правда?

Она не кричала и не билась в истерике. Таня, мать его сына, просто тихо плакала и ждала от него ответа, еще надеясь на что-то… Никита молчал. Конечно, он сразу понял, что их с Дашей в номере «писали» — а ведь надо было догадаться еще раньше. Кудасов мог легко наплести жене, что угодно — от попыток компрометации с помощью искусственно смодулированного голоса до внедрения в «разработку» его, Никиты, двойника. Но у него не было сил врать — тем более ей…

— Она не дрянь, — глухо и с безмерной усталостью в голосе сказал Кудасов. — Прости меня, Таня… Это все правда.

Татьяна тихонько охнула и зажмурилась, словно ее ударили по лицу. Но кричать она все равно не стала — отдышавшись, Таня открыла глаза и, тщетно пытаясь унять прыгавшие губы, тихо сказала:

— Я… Я… Давай подумаем, как нам развестись, Никита…

У него не хватило сил выдержать ее взгляд — Кудасов закрыл глаза и молча кивнул. Ему больше всего хотелось просто потерять сознание — прямо здесь, за столом, чтобы хоть не надолго отключиться от измотавшей уже сверх всякого предела душевной боли. Но сознание не терялось. Сидя неподвижно, с закрытыми глазами, Никита услышал, как Таня заплакала — негромко, но отчаянно, как маленькая потерявшаяся девочка…

Уже в 9.00 утра следующего дня журналист Андрей Обнорский начал дозваниваться до первого заместителя начальника РУОПа полковника милиции Геннадия Ващанова. До 9.30 трубку в Большом Доме никто не поднимал, в 9.35 с Обнорским переговорила секретарша Лерочка, сообщившая, что ее шеф убыл в прокуратуру и обещал вернуться часам к одиннадцати.

На самом деле преданная Лерочка лукавила — ни в какую прокуратуру Геннадий Петрович не поехал, он спал на диване в своем кабинете. Накануне вечером Ващанов, видимо, компенсируя относительную трезвость вечера предыдущего, сильно «усугубил» — так, что даже домой не поехал, заночевав прямо на работе. Лерочка пыталась его разбудить чашечкой кофе после звонка Обнорского, но полковник послал секретаршу вместе с ее кофе на те три буквы, которые, наверное, знает все взрослое население бывшего Советского Союза.

Дозвониться до Геннадия Петровича Обнорскому удалось лишь в 10.40. Сославшись на анонимный телефонный звонок в редакцию, Андрей подробно изложил полковнику полученную от официанта Миши информацию — о предстоящем вечером сходняке в «Пуле» и о заложнике-пленнике, судьбу которого, видимо, и должны были решить авторитеты на сходняке. Ващанов бурно поблагодарил журналиста за помощь, выразил надежду, что сотрудничество будет крепнуть, и пообещал по возвращении из Финляндии скинуть Обнорскому классный эксклюзивный материал о наемных убийцах, работавших в странах Скандинавии. Что касается переданной Андреем информации, то Геннадий Петрович заверил, что она будет тщательнейшим образом проверена, и не кем-нибудь, а хорошо известным журналисту майором Кудасовым, которому он, Ващанов, немедленно лично отдаст все необходимые распоряжения. Обнорский хмыкнул в трубку и заметил, что майора Кудасова он знает не очень хорошо, но не сомневается в том, что все сотрудники РУОПа — профессионалы высочайшего уровня…