Андрей Константинов - Сочинитель

Никита Никитич вернулся к себе в отдел с абсолютно испортившимся настроением — не получился разговор с Андреем, совсем не получился. Не ко времени он состоялся — некогда было Кудасову… Правда, он нашел бы для журналиста сколько угодно времени, если бы знал одно любопытное обстоятельство — после Кораблева Андрей Обнорский был единственным человеком, знавшим, кто такая на самом деле эта таинственная женщина, заказавшая Антибиотика. Более того, Андрей знал даже больше Кораблева — он знал, где искать заказчицу, и надеялся встретиться с ней в самое ближайшее время…

На заведующего криминальным отделом питерской «молодежки» Андрея Обнорского, писавшего под псевдонимом Серегин, в самом начале ноября 1993 года навалилось столько разных дел, что он на какое-то время почти полностью отключился от мыслей о Геннадии Петровиче Ващанове и Антибиотике — не до них было, честно говоря.

Во-первых, хватало работы в газете — отдел Андрея, состоявший из четырех человек (считая и самого Серегина), должен был каждую неделю готовить тематическую «полосу» на разные криминальные темы, а «полоса», для тех, кто не знает — это почти тысяча строк текста, около двадцати машинописных страниц. Да и кроме этой «тематической полосы» нужно было сдавать оперативные материалы почти в каждый газетный номер — короче говоря, Обнорский просто не знал, за что хвататься, особенно учитывая то обстоятельство, что у Вики Тимофеевой, единственной барышни в его отделе, как назло, начались какие-то домашние проблемы с мужем. Естественно, из работы она «выпала», и сказать ей было нечего — ясное дело, для любой нормальной женщины домашние заморочки важнее производственных…

Во-вторых, к Серегину из Швеции приехали тележурналисты Ларс Тингсон и Сибилла Грубек — приехали не просто так, а снимать документальный телевизионный фильм «Русская мафия» — этот проект обсуждался еще в мае, когда Андрей впервые встретился с Ларсом.

Надо сказать, что примерно с начала 1993 года к Серегину стали частенько наведываться иностранные журналисты — тема «русской мафии» все больше и больше волновала западных зрителей, читателей и слушателей, поэтому и интерес иностранных корреспондентов к проблеме российской преступности резко активизировался. Правда, западные коллеги Обнорского проявляли этот интерес как-то очень странно. Они приезжали в Россию на пару-тройку дней, разговаривали несколько раз с офицерами из пресс-центров правоохранительных органов, встречались с кем-нибудь из российских журналистов и — готово дело! — выдавали в свои издания «серьезные аналитические материалы», в которых не было, честно говоря, как правило, ничего, кроме «жареной экзотики».

Андрею поначалу льстило внимание зарубежных коллег, приходивших к нему, как к эксперту по вопросам организованной преступности — Серегин готовился к каждому интервью, как к лекции, пытался рассказывать об истории российского криминалитета, об истоках возникновения феномена так называемой «русской мафии», но это все волновало зарубежных репортеров мало… Они не понимали или не хотели понимать, что в России 1993 года организованная преступность ушла уже очень далеко от обычной уголовщины и становилась постепенно настоящим «государством в государстве». Читая в англоязычных газетах и журналах статьи тех журналистов, с которыми встречался, Обнорский только матерился и называл вслух своих западных коллег дебилами — материалы о «русской мафии» были выдержаны в стиле «балалайка-перестройка-самовар». В то время западный мир еще тешил себя иллюзиями, что русская преступность не затронет впрямую развитые страны, что она останется для Европы и Америки не более, чем далекой экзотической полусказкой…

Мало-помалу, встречи с зарубежными коллегами начали Обнорского раздражать — вопросы постоянно повторялись, и Андрею было жалко тратить время на тех, кто все равно напишет потом в своих изданиях всякую чушь про русских «бандиди и вори-ф-закон». Особенно заводили Серегина американские корреспонденты — у этих ребят, помимо всего прочего, на лицах постоянно присутствовало выражение осознания собственного превосходства, при том, что «дубами» они были редкостными. Добил Андрея визит обозревателя из солидной газеты «Нью-Йорк таймс» — этот дядя ввалился в кабинет к Обнорскому как к себе домой, заявил, что Серегина ему рекомендовали в его консульстве, достал диктофон и, лучезарно улыбаясь, сообщил:

— Я сегодня улетаю в Штаты, поэтому у нас всего сорок минут… Я хочу, чтобы ты мне рассказал все про русскую мафию!

Со злости Серегин нарассказывал американцу такую «развесистую клюкву», что потом, читая статью своего гостя в «Нью-Йорк тайме», хохотал, как сумасшедший — ну, кто же знал, что у этого обозревателя были большие проблемы с восприятием русского юмора…

После этого случая Андрей старался избегать встреч с зарубежными коллегами, интересовавшимися русской оргпреступностью.

Однако в мае 1993 года Обнорскому позвонил его старый знакомый Игорь Цой, работавший в частной телекомпании «Позитком» — русский кореец Цой давно уже работал, в основном, на западного потребителя, и дела у него шли, судя по всему, неплохо. Игорь сообщил, что в Швеции задумали снять большой фильм «Русская мафия», и в работе над этим проектом без его, Серегина, помощи (по мнению Цоя) — было никак не обойтись… Андрей, предполагая, что речь идет об очередной «клюкве», сначала отнекивался, но Игорь проявил настойчивость и устроил-таки встречу Обнорского с автором идеи фильма — шведским журналистом Ларсом Тингсоном.

Цой со шведом заявились в редакцию, когда Серегин, переживая очередной приступ меланхолии, валялся на диване в своем кабинете и курил, пуская дым в потолок. Увидев гостей, Обнорский нехотя перешел в сидячее положение, потом встал, пригладил волосы пятерней и церемонно поклонился — в глубине души он надеялся, что скандинав будет глубоко шокирован его поведением, решит, что русский журналист законченный хам и мудак, а потому — быстренько свернет беседу и уйдет восвояси.

Тингсона, однако, ничего не шокировало — он дружелюбно улыбался и сразу же после формального знакомства начал рассказывать о проекте фильма. После первых же его фраз выражение вежливой скуки сошло с лица Обнорского — этот швед говорил по-русски абсолютно чисто. То есть небольшой акцент, конечно, присутствовал, но речь Ларса была, что называется, богатой — он говорил намного лучше, чем иные прибалты. А в контактах с иностранцами для Андрея всегда одним из самых важных факторов был «языковой барьер» — даже с учетом того, что Обнорский вполне сносно болтал по-английски… С Тингсоном можно было общаться, как со своим — он даже идиоматические обороты понимал. Впрочем, удивляться этому не приходилось — Ларс объяснил, что он более десяти лет работал собкором шведского телевидения в Москве.