Валерий Рощин - Марш обреченных

Опомнившись и затаив дыхание, мы заглядываем вниз…

Вначале охренели от высоты. Потом дружно загалдели, увидев копошащегося в грязи товарища.

И точно, когда нашли пологий спуск и сбежали вниз, показалось: Борьку больше беспокоит коричневый суглинок, толстым слоем облепивший одежду, чем последствия стремительного полета. Подняв грязную рожу, он кисло улыбается и отковыривает от бедра жирный пласт. Потом пробует встать и, скривившись, хватается за голень. За ту самую голень, простреленную в Абхазии много лет назад…

Вот тогда-то и дошло: дело серьезное. Если уж Куцый – истинный боец и предельно терпеливый мужик – корчится от боли, значит, как минимум нужен врач.

После осмотра становится ясно: перелом.

– Мужики, кажется, и с рукой какая-то фигня. Не поднимается… – сконфуженно признается морпех.

Мы снимаем с него куртку и принимаемся ощупывать суставы и кости.

– Здесь больно? А здесь?..

Тот мотает лобастой башкой, а когда дело доходит до плеча, дергается и стонет.

– Понятно. Еще и ключица, – подвожу невеселый итог.

Палыч поднимается, вытирает рукавом мокрое лицо и тянет Илью в сторону ближайших зарослей:

– Хорош стоять, рот проветривать! Идем, нарубим подходящих палок…

Вероятно, каждый из тащивших самопальные носилки вспоминал погибшего Юрку Белого. Как же его сейчас не хватало! Пока двое корячатся и еле продвигаются по размокшему грунту, третий идет впереди с «Винторезом» – осматривается, ищет в фиолетовых сумерках дорогу, а заодно отдыхает. Но менял-то он минут через пятнадцать только одного! А второму опять приходится хрипеть от изнеможения и материться сквозь зубы.

И все же Капан обошли. Выбрав момент, аккуратно перетащили носилки по лужам на асфальтовой дороге. И для верности углубились метров на семьсот в лесистое ущелье.

– Ну, и кабан же ты, Борька! – устроив носилки на траву, падает рядом Матвеев. – Лучше бы я слетел с того обрыва, ей-богу! Во мне всего-то шестьдесят килограммов с хвостиком.

– Закон подлости в действии, – жадно хватает ртом холодный воздух Супрун.

– Дальше не пойдем – ночуем здесь. – Сажусь у изголовья носилок. – Ты как, акробат?

Тот приподнимается на локте здоровой руки. На искалеченную ногу наложена шина – две прямые палки, накрепко примотанные брезентовыми лентами от разрезанного рюкзака. Пострадавшая при падении рука прижата к корпусу в согнутом положении и лишена свободы ремнями от той же «приговоренной к смерти» заплечной торбы.

– Нормально, – смущенно шмыгает носом Куцый. – Мне-то что – лежу себе и лежу. А вот вам туго приходится.

– Не тушуйся – со всяким бывает. Радуйся, что легко отделался.

– Да, блин, высота там приличная. Я, пока кувыркался по кочкам склона, всю службу в морской пехоте успел вспомнить два раза…

Дождь закончился, холодный ветер стих; в облачности появились разрывы, сквозь которые поглядывали звезды. Местечко не слишком подходило для ночлега – в другое время мы поискали бы получше. Но сейчас не до жиру. Главное, что вокруг шумит листва дубового леса, а вездесущий Палыч, расстаравшись, приволок несколько бревнышек относительно сухой древесины…

За ужином воцаряется гнетущая тишина: и без того непонятная ситуация усугубилась потерей мобильности группы; теперь только и оставалось уповать на счастливое стечение обстоятельств. Если раньше, дабы избегать нежелательных встреч, мы могли выбирать любой, даже самый невероятный по сложности путь, то отныне придется искать дорогу попроще.

– Решать, конечно, тебе, Аркадий, – нарушает молчание Супрун, – но я бы предложил один вариант.

– Давайте думать вместе. Предлагай, Илья.

– Нужно осесть в каком-нибудь глухом селении, высоко в горах. Тут есть такие: ни дорог, ни связи с внешним миром. Отсидеться до выздоровления Борьки и тогда двигать дальше.

– Всем?

– Желательно всем. В крайнем случае, двоим: Борису и еще кому-то. На всякий случай.

– Что другие на это скажут? – спрашиваю мнения Палыча и Борьки.

Куцый пожимает здоровым плечом: решайте – я на все согласный.

Палыч шумно тянет из кружки горячий чай.

– Разумно. Потому как другого выхода не вижу. Сколько нужно протопать до нашей границы?

– Четыреста километров.

Реакция предсказуема: один присвистывает, двое тихо ругаются.

– Не дотащим, – мотает головой снайпер.

– А если каким-то чудом и допрем, проходя в день по десять верст, Куцый успеет к тому времени выздороветь, – добавляет подрывник.

– А дорог поблизости нет? – подает голос виновник «торжества». – Может, снова повезет и кто-нибудь подбросит?

– Чукотская наивность, – машет рукой прапорщик.

Дабы все было по-честному, достаю карту и разворачиваю ее к свету от пламени костра.

– Есть в пятидесяти километрах единственная трасса, связывающая юг Армении с ее центральной частью. И поэтому вариант крайне опасный – представляете, сколько ее патрулирует полицейских?

Да, Борька, как всегда, ляпнул глупость. Попасть в руки армянским властям – все равно что, добравшись до родины, сдаться первому же офицеру ФСБ. Слишком безоблачные отношения сложились между Россией и Арменией, чтобы рассчитывать на теплый прием и убежище – сообщив, выдадут за милую душу. И не поморщатся.

– Чего ж тогда кумекать? – вздыхает снайпер. – Справный вариант предложил Илюха: остается найти в здешних горах пастуха иль какого отшельника. Тока на это вся надёжа.

Ночью я долго ворочаюсь и не могу уснуть, задаваясь одним и тем же вопросом: правильное ли нашли решение оставить в горах Армении двоих друзей? Утром же все сомнения разом исчезают – Борькина нога начинает опухать. Если мы потащим его к границе, то дело может закончиться гангреной.

Пока греется чай, я опять колдую над картой. Меня заинтересовала одна деталь: крохотный значок, затесавшийся в ряби тесно нанесенных на бумагу кривых линий. Линии обозначают рельеф глубокого каньона, лежащего между городками Капан и Сисиан. Первый вчера успешно обошли слева, до второго с носилками предстояло топать не менее трех суток. А махонький крестик, как правило, обозначавший церковь или храм, находился в аккурат посередине – всего в шестнадцати километрах от разбитого лагеря. За ночь худо-бедно отдохнули – почему бы не попробовать добраться к следующей ночи?

«Так и сделаем, – сворачиваю и прячу карту в рюкзак. – Проверим, что за культовое сооружение стоит в каньоне. Даже если на его месте столетние развалины – не беда, все одно идти в том направлении. Авось набредем на глухую деревеньку по дороге».

Борька помалкивает. Это уже говорит о многом: обычно он сыпет дурацкими шутками и не закрывает рта; теперь смиренно лежит, пялится в небо и при каждом неудачном движении носилок морщится от боли.