Стивен Хантер - Мастер-снайпер

— Да.

— От этого места ничего не должно остаться. Ничего полезного для наших друзей. Ни намеков, ни следов. Ваши люди вернутся словно из отпуска. Люди капитана Шеффера возвратятся на венгерский фронт. А я прекращу свое существование, по крайней мере, официально. Репп мертв. Я буду новым человеком. Задание старое, а человек новый.

— Звучит очень романтично.

— Глупое занятие — менять личность, притворяться тем, кем ты не являешься на самом деле. Глупое, но необходимое.

— Мои люди будут очень довольны!

— Конечно. Еще одна ночь, и все позади. Закончится ваша часть работы, закончится работа «Мертвой головы». Останется только моя. Последнее сражение.

— Да, господин оберштурмбанфюрер.

— Теперь о деталях: за ночь все должны собраться. Завтра ровно в десять ноль-ноль прибудет автобус. До Дахау всего несколько часов. Оттуда вашим людям будет выдано разрешение на проезд, с ними будет произведен окончательный расчет, и они смогут поехать в любое место по собственному желанию. Хотя я не думаю, что многие из них выберут восточное направление. Кстати, по сообщениям разведки, в пределах ста километров отсюда союзников не замечено. Так что путешествие не вызовет затруднений.

— Хорошо. И спасибо. Спасибо от меня лично, господин оберштурмбанфюрер.

Он подался вперед и порывисто пожал Реппу руку.

— Идите, сообщите всем, — приказал Репп.

— Так точно, господин оберштурмбанфюрер, — выкрикнул Ганс и вылетел вон.

Завтра! Так скоро! Обратно в мир, в реальный мир. Фольмерхаузен испытывал такой порыв радости, словно увидел проблеск моря после долгого путешествия по Сахаре.

Эта мысль пришла к нему вечером, во время общей суматохи, связанной с подготовкой к эвакуации. Фольмерхаузен попробовал подавить ее, и сначала это показалось ему нетрудным, потому что вокруг радостно суетились техники, разбирая свои замысловатые системы создания комфорта в бараке, укладывая личные вещи в ящики и даже распевая песни (появилась бутылка, нет, несколько бутылок, и хотя трезвенник Фольмерхаузен этого не одобрял, но запретить не мог), как будто война официально и окончательно закончена и Германия каким-то чудом ее выиграла. Но позже, ночью, в темноте, эта мысль вернулась к нему. Он вновь попытался подавить ее, прогнать из головы, нашел сотню способов отвлечься от нее. Но все было тщетно. Фольмерхаузен не мог не думать о последней детали.

Он вылез из кровати и услышал вокруг тяжелое — пьяное? — дыхание его людей. Он взглянул на часы. Черт подери, уже пятый час! А вдруг Репп уже ушел? Возможно. Но, может быть, еще есть время.

Фольмерхаузена мучила мысль, что он не предупредил Реппа насчет нагара в стволе. Было столько всяких других деталей, что именно про эту он и забыл! Или нет? Но он совершенно не помнил разговора, в котором объяснял бы эту особенность оружия: после того как выпущено около пятидесяти выстрелов специальными зарядами, в стволе накапливается такое количество нагара, что это начинает резко влиять на точность попадания. Хотя Репп, возможно, и знает это, по долгу своей профессии он должен это знать. И все же...

Фольмерхаузен накинул купальный халат и заторопился к выходу. Ночь была теплая — он отметил это, когда спешил по территории к баракам СС и квартире Реппа. Но что это такое? В темноте чувствовалось движение: куда-то шел взвод СС — ночные стрельбы, учение или что-то в этом роде.

— Сержант?

В темноте вспыхнул огонек трубки.

— Да, господин инженер? — откликнулся сержант.

— Оберштурмбанфюрер здесь? Он еще не уехал?

— А... нет. Думаю, что он в своей квартире.

— Отлично. Спасибо.

Обнадеженный, Фольмерхаузен бросился в барак. Он оказался пустым, хотя за дверью квартиры Реппа виднелся свет. Фольмерхаузен прошел вдоль ряда темных аккуратных коек и постучался в дверь.

Ответа не последовало.

Неужели Репп уже уехал?

— Господин оберштурмбанфюрер?

Фольмерхаузен почувствовал раздражение и беспокойство из-за собственной нерешительности. Выбросить из головы всю эту глупую историю? Или войти, проявить упорство, подождать, убедиться? Эх!

Ганс-жид толкнул дверь. Комната была пуста. Но тут он заметил, что через стул перекинута старая шинель с нашивками рядового. Часть «новой личности» Реппа? Он вошел в комнату. На столе лежала гора походного снаряжения: сложенное одеяло, закрепленные на ремне шесть коробок патронов к «Кар-98», гофрированный цилиндр от газовой маски, шлем, в углу стоял карабин. Репп определенно еще не уехал. Фольмерхаузен решил подождать.

Но он опять начал испытывать волнение и беспокойство. Нельзя же сидеть без приглашения в чужой квартире. Может быть, стоит выйти наружу и подождать у двери? Вот дилемма-то! Ему очень не хотелось сделать что-нибудь не так. Он повернулся, чтобы выйти, но от его внезапного движения в неподвижном воздухе возник ветерок, и лист бумаги, как по волшебству, слетел со стола и зигзагами театрально опустился на пол. Фольмерхаузен поспешил подобрать его и положить на место.

В комнате было неприятно жарко. У Реппа в печи полыхал огонь, и воздух был наполнен запахом русских папирос. Взгляд Фольмерхаузена упал на криво отпечатанную наверху листа надпись: GEHEIME KOMMANDOSACHE [17] Секретный штабной документ (нем.). . Заголовок, набранный в разрядку для выделения, гласил: «НИБЕЛУНГИ», а ниже был подзаголовок: «Ситуация по последним данным разведки на 27 апреля 1945 года».

Фольмерхаузен прочитал первую строчку. Язык рапорта был военным, сухим, довольно сложным для понимания и нарочито официальным. Фольмерхаузен с трудом понимал, что именно там написано.

Он совершенно растерялся. Монашки? Монастырь? Он ничего не мог разобрать. Сердце у него так сильно стучало, что невозможно было сосредоточиться. Черт, как здесь жарко! У него на лбу выступил пот. Он знал, что должен немедленно положить рапорт на место, но не мог этого сделать. Он прочитал все, до последнего абзаца.

Фольмерхаузен почувствовал, как в животе у него разрастается боль. «И я являюсь участником всего этого? Каким образом? Почему?»

— Находите это интересным? — спросил Репп. Фольмерхаузен обернулся. Он даже не удивился.

— Вы просто не можете. Мы не воюем с...

— Мы воюем с нашими врагами, — оборвал его Репп, — где бы мы их ни нашли. И в каком бы виде они ни были. Восток должен был выработать в вас стойкость к подобным вещам.

Фольмерхаузену хотелось плакать. Он боялся, что его сейчас вытошнит.

— И вы смогли бы заставить себя сделать это?

— Почту за честь, — ответил Репп.

Он стоял в грязной солдатской куртке, с непокрытой головой.

— Вы не можете этого сделать, — возразил Фольмерхаузен.

Ему казалось, что это очень весомый аргумент.