Сергей Москвин - Профи из «Вымпела»

Зато последующий переход по горам оказался на редкость тяжелым и утомительным. За пять часов блуждания по лесу и горным тропам, даже несмотря на устроенный по его приказу получасовой привал, Гамид совершенно выбился из сил. Немногим лучше чувствовали себя и Бадыр с Эльханом. И только щуплый проводник по-прежнему оставался бодр и свеж, словно и не прошел вместе с ними более двадцати километров пути. Гамид уже начал думать, что проводник попросту водит их по лесу кругами, чтобы вымотать окончательно и затем обессиленных сдать русским. Но Равшан внезапно остановился и, указав рукой на слабый просвет среди деревьев, произнес одно-единственное слово:

– Пришли.

Гамид недоуменно сдвинул брови, но, внимательнее взглянув в указанном проводником направлении, действительно различил за деревьями очертания какого-то строения. Бадыр, сразу оживившийся при последнем сообщении Равшана, отбежал на пару десятков метров вперед, чтобы как следует рассмотреть виднеющийся за деревьями дом, но тут кто-то невидимый окликнул его из кустов. Бадыр ответил ему – Гамид не разобрал слов, но, видимо, задавшего вопрос его ответ устроил, потому что на тропинку из кустов выбрался человек с автоматом в руках и вместе с Бадыром зашагал обратно. В темноте Гамид не смог как следует разглядеть лица незнакомца, но понял, что прежде никогда не встречался с ним. Зато Эльхан, очевидно, хорошо знал дозорного, потому при его появлении радостно всплеснул руками и, подойдя вплотную, крепко обнял его. Пока они приветствовали друг друга, Бадыр сообщил Гамиду:

– Усадьба Али Рябого, – и, понизив голос до шепота, добавил: – Сам Верховный эмир приехал сюда, чтобы отпраздновать твое возвращение.

Гамид улыбнулся. То, что Шамиль решил лично встретить его, безусловно, свидетельствовало, что в самое ближайшее время он вновь займет один из ключевых постов в организации Верховного эмира. И, стремясь приблизить этот момент, Гамид быстро зашагал по тропинке к темнеющему за деревьями дому. Пропустив его вперед, Бадыр с Эльханом и охранник-дозорный двинулись следом за ним. Немного помедлив, к ним присоединился и Равшан. Ничего этого Гамид не заметил, а когда миновал опушку, то и вовсе забыл о своих сопровождающих, потому что в этот момент в доме приоткрылась входная дверь и на крыльцо с керосиновым фонарем в руке вышел сам Верховный эмир Ичкерии – Шамиль Басаев.

За ужином Гамид внимательно наблюдал за Басаевым. Верховный эмир ел мало: лишь изредка с печальным видом отправлял в рот куски холодной отварной баранины. Возможно, изображал скорбь по оккупированной русскими Ичкерии, демонстрируя солидарность с угнетаемым народом, а возможно, и в самом деле был чем-то удручен. Правда, судя по сытному, богато накрытому столу, недостатка в средствах он не испытывал. Так что скорее всего имела место показная печаль. Пока велись общие разговоры о ситуации в Чечне, о положении вайнахов, живущих в России, и о тяжелой судьбе самого Гамадова, прошедшего русские тюрьмы и зону, Гамид старательно скрывал от Басаева, что сомневается в истинности демонстрируемых им чувств, и с нетерпением ждал, когда же Верховный военный эмир наконец перейдет к главному. Вместе с Гамидом Басаев усадил за стол и Эльхана с Батыром. Гамид беспокоился, что он пустит к столу и мальчишку-проводника, но Верховный эмир все же проявил сообразительность и не опустился до рядового бойца, приказав хозяину дома покормить Равшана у себя на кухне. Вдоволь налопавшись дармового сыра и баранины, Эльхан и Бадыр с разрешения эмира тоже вышли из-за стола. У них явно не хватало словарного запаса, чтобы поддерживать заведенный Басаевым разговор, и они поспешили покинуть комнату. Увидев, как при этом изменилось лицо Басаева, Гамид понял, что своим разговором он именно этого и добивался.

– Может, пойдем ко мне? – предложил Басаев, когда они остались вдвоем.

Гамид понимающе кивнул. За те три года, что они не виделись, Шамиль стал еще более скрытен и осторожен.

Из столовой Басаев провел гостя в маленькую комнату с узким, больше похожим на люк окном, служившую ему временным пристанищем. Из мебели здесь имелись только деревянный топчан, самодельный стеллаж у противоположной стены, служащий военному эмиру рабочим столом, да принесенный откуда-то, возможно, из той же столовой, резной стул. На стеллаже лежал туго набитый бумагами армейский планшет, а возле стены, под окном, стояли автомат и рюкзак Басаева. Заметив скептический взгляд Гамадова, осматривающего его жилище, Басаев пренебрежительно махнул рукой:

– Я здесь не живу. И вообще нигде дольше нескольких дней не останавливаюсь, чтобы русские собаки не напали на след.

Гамид тактично промолчал. Находясь в колонии, он совсем иначе представлял себе жизнь Верховного эмира и его ближайших помощников.

Басаев прошелся по комнате – четыре шага до стеллажа и столько же обратно до топчана у противоположной стены, не комната, а клетка – и, усевшись на топчан, заговорил:

– Русские научились отыскивать наши базы, которые мы с таким трудом соорудили в горах. Они рыщут по горам, выискивая наши убежища, и некоторые из них уже уничтожили. Поэтому я отдал приказ всем подразделениям перейти к новой, более жесткой тактике. Мы будем жалить гяуров, как пчелы, изматывая их непрерывными мелкими и крупными уколами, пока окончательно не изгоним их с нашей земли...

Слушая Басаева, Гамид откровенно заскучал. Он надеялся, что, когда они останутся наедине, Басаев перейдет к конкретным предложениям. А оказалось, тот настолько вжился в образ верховного главнокомандующего, что уже не может обойтись без пафосных речей.

– Напуганные нашими действиями русские свиньи уже боятся соваться в горы, потому что знают, там их ждет смерть! – не замечая противоречия со своими же ранее произнесенными словами, с прежним пафосом продолжал Басаев. – Они чувствуют себя спокойно только в своих гарнизонах: в Ханкале, Моздоке, Владикавказе. А нам нужно сделать так, чтобы кафиры нигде не чувствовали себя в безопасности. Добиться этого можно только масштабными диверсиями в русских гарнизонах. Но для проведения диверсий нужна взрывчатка, много взрывчатки, доставать которую становится все труднее, а сделанные ранее запасы практически истрачены. Но сейчас, когда ты снова с нами, у нас не будет с этим проблем. – Видя, что Гамадов не спешит с ответом, Басаев с надеждой спросил: – Ведь ты поможешь нам изготовить взрывчатку? В конце концов, это просто твой долг как моджахеда и настоящего чеченца.

– Долг?! – внезапно резко воскликнул Гамадов. – А кто вспоминал о долге, когда я три года гнил на русской зоне?! Кто-нибудь из моджахедов и настоящих чеченцев хотя бы попытался вытащить меня оттуда?! Вы даже не представляете, что значит три года просидеть бок о бок с погаными зэками, которые еще хуже свиней! Запомни: я никому и ничего не должен! Наоборот, это вы должны мне, потому что это я провел три года в аду! – Гамадов с силой ударил себя кулаком в грудь. – Я, а не вы! Да, я хочу и буду убивать русских, рвать их на куски, но не потому, что так велит мне какой-то абстрактный долг, а потому что я их ненавижу! За каждый год, за каждый день моих мучений они заплатят мне десятками, нет, сотнями своих жизней!