Сергей Москвин - Профи из «Вымпела»

– Он так и не выстрелил, – заметил Ворон, положив пистолет на место.

– А, кроме одного, больше никто и не стрелял, – добавил следователь. – У этого, – он указал на лежащий в проходе труп, – автомат даже с предохранителя не снят и патрона в стволе нет.

Ворон обернулся к лежащему возле купе караульному... Два ранения в грудь, одно из которых наверняка в сердце, и неестественно вывернутая голова... Присев возле трупа, Ворон пошевелил солдату голову. Уже наступило трупное окоченение. Ворон усилил нажим, растягивая задубевшие мышцы, и... голова провернулась. Сологуб с интересом наблюдал за ним и, когда контрразведчик поднял на следователя изумленный взгляд, живо спросил:

– Что вас удивило?

– У него свернуты шейные позвонки. Да еще эти раны, – Ворон указал на простреленную грудь погибшего солдата. – Не пойму, кому потребовалось дважды убивать его?

Сологуб неопределенно пожал плечами:

– Возможно, именно к нему убийца испытывал наибольшую неприязнь. Вот, застрелив, и издевался над трупом.

Предположение следователя выглядело вполне убедительным, но Ворон уже понял, что ему не нравится в общей картине реконструированных следователем событий. Он вновь зашел в купе, превратившееся в место бойни, и стал по очереди осматривать трупы... У офицера единственное ранение головы. У старшего сержанта, грудью навалившегося на стол, ранения в висок и в подмышечную область. К появившемуся у входа в купе убийце он сидел левым боком, вот и получил туда две пули. Ефрейтор сидел на одной полке с сержантом. Три пули в груди. Как минимум прострелены оба легких. Труп рядового на противоположной полке. Прострелена ладонь – пытался рукой заслониться от выстрелов. Но это не смертельно. А что смертельно? Ранение в печень и... в левое легкое. Других ран... на теле нет. На каждом из четырех трупов минимум ранений. Но все они, если не считать простреленной ладони рядового, пришлись в жизненно важные органы, повлекшие за собой мгновенную смерть! Чтобы так стрелять, необходимо обладать снайперской точностью и молниеносной реакцией, раз трое из четырех погибших караульных даже не успели вскочить со своих мест. Такой стрельбе не обучиться в общевойсковых частях, где солдаты срочной службы стреляют из автоматов не чаще одного раза в месяц. Правда, быстроту реакции убийцы можно объяснить все тем же состоянием аффекта. Но убийственная точность выстрелов не объясняется ничем. Все выпущенные убийцей пули попали в цель – ни в перегородках купе, ни во внешней стенке вагона нет ни одной случайной пробоины... Ворон поймал себя на мысли, что застрелившийся солдат, труп которого он видел возле вагонного тамбура, не ассоциируется у него с расчетливым и безжалостным убийцей. Он недоверчиво уставился на Сологуба:

– А в карауле действительно было только восемь человек?

Следователь кивнул, но, заметив, что его молчаливый ответ не удовлетворил контрразведчика, вытащил из своей папки машинописный лист и протянул Воронину:

– Вот списочный состав караула. Был среди сопроводительных документов у лейтенанта. Смотрите, – Сологуб ткнул авторучкой в верхнюю строчку. – Начальник караула, старший лейтенант Кушнарев. Разводящий, старший сержант Трофимов. И шестеро караульных первой, второй и третьей смены.

Отпечатанный листок со списком воинского караула, скрепленный подписью командира и печатью части, только усилил недоумение Ворона... Если шестеро караульных несли службу в три смены, значит, на пост они должны были заступать по двое. Но тогда, прежде чем расстрелять караул, часовой должен был расправиться со своим напарником. Почему же все восемь трупов оказались в вагоне?

Ворон вновь взглянул на Сологуба.

– Их вот так и обнаружили? – Он обвел взглядом тела погибших.

– Ну да, – следователь не понял смысл вопроса. – В половине второго ночи прибыла сменная бригада, чтобы подцепить вагоны к составу. Бригадир железнодорожников поднялся в вагон и, обнаружив трупы, сейчас же сообщил дежурному по станции. А уже тот позвонил в милицию и комендатуру и своему непосредственному начальнику. Так и завертелось.

– Но тела никто не перетаскивал? – уточнил свой вопрос Ворон.

– Железнодорожники в один голос утверждают, что даже не прикасались к ним. А медэксперты работали уже при мне, – ответил Сологуб и добавил: – Да если бы трупы перетаскивали, остались бы мазки.

Ворон вспомнил, что нигде в вагоне не видел смазанных пятен крови, которые неизбежно должны были остаться при волочении. И все-таки картина преступления не укладывалась в версию о расстреле сослуживцев одним из караульных. Извинившись перед следователем, Ворон вернулся к покончившему с собой предполагаемому убийце. Он даже себе не смог бы объяснить, что надеется найти, тем не менее принялся методично осматривать труп. Поза солдата, место расположения входного пулевого отверстия и даже микроскопические ожоги вокруг раны, возникающие при выстреле в упор, – все указывало на самоубийство. Но когда Ворон уже собирался возвратиться к следователю, его внимание привлекла свежая ссадина на виске солдата. Он дотронулся до ссадины пальцем и осторожно надавил на нее. Раздробленная височная кость легко подалась и ввалилась внутрь. Ворон резко выпрямился и, обернувшись к Сологубу, категорично произнес:

– Это не самоубийство! Солдата убили ударом в висок, а потом, для инсценировки, выстрелили в голову!

Он был уверен, что следователь немедленно бросится сам осматривать тело солдата. Но Сологуб лишь скептически покачал головой:

– Он мог застрелиться и сам, а затем в падении удариться виском. Например, о металлическую ручку на двери туалета.

– Но тогда на ручке остались бы следы крови! – в запале воскликнул Ворон.

– Совсем не обязательно, – возразил ему следователь. – Так что давайте не будем спешить с выводами, а подождем официального заключения экспертов.

Ворон растерялся... Следователь прав – окончательный вывод за экспертами. Но, чтобы определиться, как действовать дальше, он должен, хотя бы для себя, понять, что здесь произошло. Для чего могла понадобиться инсценировка самоубийства одного из караульных? Только для того, чтобы скрыть факт нападения на караул. В этом случае нападению сначала должны были подвергнуться охранявшие вагоны часовые... Ворон запнулся на последней мысли. Пробитый висок одного солдата и свернутая шея второго получили логическое объяснение.

Оставив следователя в недоумении, Ворон поспешно выбрался из вагона на железнодорожный путь... Если на караул напали неизвестные преступники, они должны были оставить следы. И он обязан их найти... Тут же из подсознания вынырнула мысль, что следов может и не быть. Опытные диверсанты, те же бойцы «Вымпела», их не оставляют. Не обращая внимания на неприязненно взирающего на него помощника коменданта, Ворон медленно двинулся вдоль вагона, цепко ощупывая взглядом каждую редкую травинку и каждый кусок щебенки на железнодорожной насыпи. Именно под одним из таких камней он и увидел бликующий, продолговатый предмет и, нагнувшись, поднял с земли автоматную гильзу. Бутылочное горлышко гильзы еще хранило запах пороха. Свежая! Тот же калибр, что и в автоматах караульных, 5,45 мм. Вот только цвет гильзы отличался от цвета гильз, рассыпанных по полу караульного вагона. Ворон опустился на корточки и принялся переворачивать все камни подряд, заглядывая под них, и вскоре обнаружил еще одну гильзу того же темно-зеленого цвета. Куда же стрелял неизвестный автоматчик? Долго искать цель не пришлось. Осмотрев стальной корпус вагона возле разбитого окна, Ворон обнаружил на нем несколько пулевых пробоин с вдавленными внутрь краями. Пробоин оказалось куда больше, чем найденных гильз. Часовой, в приступе ненависти расстрелявший своих сослуживцев и затем покончивший с собой, явно не стал бы подбирать с земли и прятать стреляные гильзы. Зажав обе найденные гильзы в кулаке, Ворон поспешил к следователю, чтобы показать ему свою находку.