Вячеслав Денисов - Особо опасная статья

Понимание причин этого шпионского спокойствия у родителей мальчишки и внезапные сборы представителя в Страсбург окончательно убедили Кряжина в том, что уже завтра Ян Михайлович развернет пропагандистскую кампанию в Европейском суде о необходимости защитить права невинного господина Устимцева. Не убедит его и факт того, что сразу после этого его мгновенно отзовут в Россию, возьмут за лацканы пиджака и резко притянут к себе. «Что ж ты, сс… представитель, мать твою, делаешь?! – спросят «где надо». – Хочешь быть семьдесят четвертым после Устимцева в рейтинге Форбс? А первым в очереди на пенсию встать не желаешь? У нас с таким трудом завершилась судебная реформа! Столько денег не тратилось на ее успешное завершение даже при строительстве Беломорканала, а ты, сс… представитель?!»

Трошников знал, что делал. Племянника, по-видимому, он любил так же, как и свою семью. А в связи с этим даже страшно представить, как он может подставить Россию в Европе. Пальчики оближешь! «Представитель России, играя на человеческих свойствах коллегии Европейского суда, вымогает заведомо неправосудное решение в пользу российского олигарха, погрязшего в преступлениях» – хороший заголовок для «Financial Times»!

Он дозвонился до Трошникова, когда тот был уже в Шереметьево.

– Наша беседа оставила у меня тяжелый осадок, – сказал Кряжин. – Понимаю, почему так спешно вы уезжаете во Францию. Но хочу предупредить. Коля Кайнаков будет убит в любом случае. Этого не понимают его родители, но странно, что не понимаете вы.

– Лучше совершить ошибку, чем потом остаток жизни думать о шансе, который не использовал.

– Одумайтесь, – бросил следователь, – вы совершаете очень большую ошибку, – но представитель уже отключил связь.

Больше Кряжин не колебался. Он попросил Дмитрича остановить «Волгу», вышел из нее, нашел место, где мимо него не будут сновать пешеходы, и вынул из кармана телефон. Выхода не было. Иван Дмитриевич Кряжин был не просто следователем. Он был следователем Генеральной прокуратуры России, а это означало лишь одно: он сам представлял Россию.

– Я слушаю вас, Иван Дмитриевич, – раздался гулкий голос Генерального. – И теперь попробуйте доказать мне, что не ошиблись номером.

Уже в самолете Трошников стал прикидывать шансы своего предприятия. У него на коленях стоял ноутбук, и он переносил информацию с экрана в свой блокнот. Работа предстояла немалая, невероятно сложная, и шансы на успех расценивались представителем, как тридцать к семидесяти.

В принципе Европейский суд можно убедить, это не проблема космического масштаба, однако нужно представить факты, опровержение которых исключено. Но дело Устимцева расценивать как перспективное практически невозможно. Все неумолимо указывало на то, что жалоба удовлетворена не будет. Соответственно, бесперспективен и вариант освобождения Устимцева из «Лефортово». Впрочем, помощник Трошникова, с которым он уже связался и имел полуторачасовой разговор, был на его стороне. Трудно представить тот шок, который испытал Владимир Емельянович Осинцев, когда узнал об истинных целях внезапной командировки своего шефа в Москву. Его ошеломление было даже больше того, которое испытал сам Трошников после звонка своего зятя.

Однако недаром Осинцев слыл человеком сообразительным. В определенных кругах считалось, что он имеет перспективу остаться в Страсбурге после того, как место представителя по достижении предельного возраста покинет Трошников. Осинцев быстро прикинул вероятность благополучного исхода дела и согласился с тем, что сделать это будет невероятно сложно. Доказать суду правдивость заявления Устимцева, даже при участии его влиятельных и прекрасно сориентированных адвокатов, без поддержки некоторых представителей – задача из разряда почти неразрешимых. При проведении неправильной политики Трошникову грозит провал, обещающий перейти на государственный уровень.

– Что стоит такое государство, которое не может спасти жизнь ребенка? – сказал, впрочем, Осинцев. – Я с вами, Ян Михайлович.

А между тем он прекрасно разбирался в ситуации. По всем канонам международной юридической этики выходило, что если Трошников уйдет, то Осинцев должен будет покинуть свой пост вместе с ним. Что это значит для молодого юриста, добившегося таких высот, Ян Михайлович понимал. И тем значительней казалась ему жертва Осинцева. «На таких стоит право и человечность», – думал Трошников. И был, конечно, прав.

– Но вы понимаете, Ян Михайлович, что эта работа потребует колоссальных затрат? Не всех членов коллегии устроит работа в долг в ожидании нужного момента для возвращения морального кредита.

Трошников понимал. Но для следования в данном направлении все сделал зять. Пятнадцать миллионов долларов – достаточная сумма для того, чтобы убедить даже сомневающихся в законности своих действий представителей Европейского суда. Чтобы не смешивать личные интересы с общественными, сумму Альберт Артурович перевел не на официальный счет в Страсбурге, а на имя Трошникова в парижском банке.

Риск здесь был колоссальный. Провал в этой операции означал полный провал в жизни, перешагнуть и даже перепрыгнуть через который не будет никакой возможности. Искать работу после «страсбургского позора» в солидных юридических организациях трудно. Практически невозможно и в солидных гоударственных структурах. Удел Осинцева отныне, как и удел Трошникова, – адвокатская практика внутри России. Выход на международную арену им обоим будет заказан. Но Трошников прожил жизнь, повидал ее и понял. Поступок же Осинцева в данных условиях – подвиг. Однако Ян Михайлович вынужден был принять его без слюнявых фраз о том, к чему, мол, такие жертвы. С отдельными членами коллегии суда Осинцев лучше знаком, нежели сам представитель. Молодые и перспективные помощники невероятно мобильны и общительны. И часто вдумчивей и способней своих боссов…

Осинцев был тем человеком, на которого можно было положиться. А потому, чтобы исключить в деле недоразумения – благо люди они образованные и технику работы отдельных государственных структур знают, пожалуй, даже лучше их руководителей, – Ян Михайлович сделал звонок в банк и осуществил доступ Осинцева к средствам в парижском банке. Кто знает, что может произойти с представителем завтра? Его могут вызвать в Москву, а потом – у него не совсем здоровое сердце. Было бы глупо лежать в больнице, имея для спасения Коли пятнадцать миллионов на личном счету, и слушать по больничному радио, как суд решает вопрос не в пользу Устимцева.

Помощник – во всем помощник. Даром, что ли, Трошников сам подбирал его себе на работу?

За полтора часа разговора они быстро выработали схему. Т а к о й задачи в рамках своих полномочий представителю не приходилось решать еще ни разу.