Вячеслав Денисов - Особо опасная статья

Архаев «первоходом» не был, но, когда вошел в камеру, сразу забыл, что нужно делать. Не столько забыл, впрочем, сколько не знал, ибо никогда в «хатах» с серьезными людьми не оказывался. Стал топтаться, как тетка в очереди, робко повесил полотенце на край умывальника, перепутав его с дужкой кровати, занервничал.

– Ты че себя ведешь, как пленный румын? – раздалось из угла с нижних нар. – Пройди пока на эти нары, отдохни.

Предложили чаю, покурить и незаметно для Архаева стали «пробивать» его десятилетиями отработанными способами. Справились о наличии вшей, и Феликс радостно сообщил, что вшей у него никогда не было и быть не может. Удивительно, подумает любой каторжанин, как это так? На тюрьму прибыл, значит, через ИВС прошел. А в изоляторах временного содержания Москвы вшей и клопов всем химическим оружием не вытравить, а гость, понимаете, без вшей пришел да еще и не имел их никогда. Такие ответы тут же берутся на заметочку для последующих выводов. Любой уважающий себя зэк, заходя в камеру (он ведь заходит в свой дом), а потому первым делом направится на парашу, за «ширмочку», разденется догола и проверит каждый шов своей одежды. А этот тут же уселся на предложенные нары и принялся выкуривать дармовую сигарету. Либо он неопытный ментовской стукачок-«подсадка», либо «первоход»…

– Чаек какой будешь? – спрашивал другой зэк. – «Купца» [43]или чифира?

– Чифира, – вылепил, не подумав, Феликс, подумав, что так будет выглядеть более выгодно.

Выгодно не стало. Неопытный зэк без вшей в одежде, да еще с порога просящий чифир, – либо фуфло, либо однозначно – мент. Но был еще один способ установить истину по делу, и тот, кто наливал чай, протянул Феликсу карамельку:

– С конфеткой будешь?

Архаев горячо поблагодарил и принялся за черный, как смоль, чай. Вприкуску с карамелью. И влип окончательно и бесповоротно! Чифир с конфетами не пьют!

Через два часа ему предложили сыграть в карты, и Архаев, не догадываясь, что этим предложением ему «вбивают гарпун в спину», [44]с глубоким удовлетворением сообщил, что карты – это его любовь. И сыграть он всегда рад, да хоть и на интерес. Заявление было воспринято с восторгом.

Тем не менее любой, кто впервые оказался в незнакомой камере, должен принять на веру неоспоримость того, что, будь ты хоть каталой высшей категории, обыграть тройку-четверку людей, сплотившихся за время отсидки, вряд ли удастся. Феликс проиграл все, что у него было. А была у него пачка сигарет «Мальборо». Он удивился и предложил сыграть еще. За полтора часа он просадил аж двести восемьдесят сигарет. К одиннадцати вечера – тысячу четыреста, к двенадцати – тысячу восемьсот тридцать. Чем дольше он играл, тем больше поражался тому, как не идет ему сегодня карта.

Вспотев, он скинул с себя пиджак, рубашку и явил «тюремному» свету трехцветного дракона на плече, который скалился зубастым рылом из-за бицепса и уходил хвостом на спину.

– Ты наколку-то эту спрячь, человече, – усмехнулся из темноты все тот же хрипатый голос.

Феликс несказанно удивился. Тату ему делали на Варшавской за двести долларов, а эскиз был взят из кинофильма о якудзе, точнее, со спины одного из его главных героев. Тату уменьшили до приемлемых размеров и перенесли на плечо Архаева.

– Дракон… – робко, ошибочно полагая, что это незаметно, пояснил Архаев.

– Дракон – это тот же петух, только с гребнем во всю спину.

Архаев накинул пиджак, и ему сразу стало неуютно, как на корабле во время качки. И проигрыш в две тысячи триста пятьдесят сигарет стал выглядеть уже иначе, чем пару минут назад. Кажется, он попал не туда, куда следовало, и оказался к этому совершенно не готов.

Под эту растерянность и рассредоточенность пролетело еще с десяток конов и полсотни раздач, и, когда Феликс опомнился, с верхних нар раздался голос.

– Стоп, Андроп! Сколько в «бане»?

– Триста три бакса, – ответил ему один из игроков.

– Потолок. Расчет, – и снова заскрипела кровать.

– Да, друг, – спохватились трое. – Пора рассчитываться. [45]

– Вы что, серьезно?.. – пролепетал Архаев, полагая, что проигрыш несколько тысяч сигарет не является обязательным к расплате. Да и кто подумает, что это серьезно? Кроме опытных людей?

Тут же на нарах появился традиционный «игровой каталог», в котором была указана тюремная цена на все, что в состоянии иметь и потерять человек. Пиджак от Бриони ушел за двести восемьдесят рублей. Рубашка – за тридцать. Туфли – за сорок.

Разницу в двести шестьдесят долларов Феликсу предложили выплатить сию же минуту. Он очумел. И уже через полчаса стирал чужие носки. Хотя вначале делать этого не хотел. Вначале – это через две минуты. Оставшиеся двадцать восемь он лежал на полу, слушал, как его называли «бесом», и пытался понять, что у него оторвалось – легкие, почки или печень.

– Давненько мусора «дармовых» [46]не подкидывали, – удовлетворенно раздался из угла тот же голос невидимого зэка. – Навару никакого, так хоть душой оттянуться…

Люди, покровительствующие Феликсу, свою ошибку поняли сразу, но поздно. И сейчас, осознавая, какой ущерб для дела может повлечь присутствие в камере для серьезных людей мелкого мерзавца Архаева, принялись исправлять положение.

Архаев теперь оказался среди тех, кто расспрашивать его не имел права. В новой камере он сам мог выступать в качестве авторитета. Во время планового шмона «дубак» снова шепнул: «Бейся о стену и вали на следака», и Архаев выполнил эту задачу. Пока он действовал так, как ему велели, а потому вправе был рассчитывать на помощь. А еще он боялся смерти. В какой-то момент ему показалось, что наступит час, когда наниматели просто спишут его как «балласт». Как носителя ценной информации. И зря он разбивал себе голову, напрасно валял дурака перед авторитетами. Уйдет он из жизни с раной от спицы в сердце, оставшись в памяти знакомых как истеричка, сходящая с ума при виде тюремных стен.

Однако адвокат по фамилии Суконин, прибывший сразу после отъезда следователя, часть опасений развеял. Показал документы из банка, подтверждающие перевод на его имя двадцати пяти тысяч долларов. Вторую половину работодатели обещали выплатить после окончания операции. Архаев успокоился. Право, зачем было переводить на его имя такую сумму, если за пять пачек индийского чая его можно умертвить без всякого риска?

Суконин велел молчать, но Феликс об этом знал и без его совета.

– Когда меня отсюда освободят?

– Нужно потерпеть. Вы задержаны Генеральной прокуратурой, – сказал бесовского вида мэтр и начал болтать о каких-то статьях, конституциях и федеральных законах.

– Слышь, товарищ, – вытерпев, сколько мог, остановил его Архаев. – Мне одинаково «фиолетовы» все эти части и подпункты вместе с твоей Конституцией. Если меня в течение трех дней и ночей отсюда не изымут, я начну нервничать.