Иван Стрельцов - Спасение по-русски

Сам поселок Бухалово насчитывал полсотни никчемных одноэтажных домов, часть которых укрывалась под выгоревшими на солнце черепичными крышами, остальные стояли под серым шифером или вообще крашеной жестью. Одной стороной поселок упирался в железную дорогу, другой в федеральную шестиполосную трассу. А вокруг насколько хватало взгляда раскинулись поля какого-то бывшего колхоза, до земель которого еще не дотянулись деляги. Сейчас бескрайнюю равнину припорошил первый снежок, из-под которого вызывающе выглядывали комья замерзшего чернозема. «КамАЗ» ухнул тормозами, остановившись напротив одноэтажного магазина, облицованного сине-коричневой дешевой плиткой, с тяжелой железной дверью, над которой висела поблекшая вывеска «Сельпо». Рядом с магазином были установлены самодельные прилавки, на которых предприимчивые поселковые старушки разложили нехитрую снедь: яйца, пирожки, соленые огурцы, отварную картошку и свежее коровье молоко. Все, что можно продать проголодавшимся в дальнем пути водителям.

На остановившийся грузовик встрепенувшиеся торговки посмотрели с надеждой, но это была «ложная тревога». Из кабины на асфальт выпрыгнули Волин и Краух, старухи в одном из прибывших узнали своего соседа и нехотя растянули морщинистые лица в неискренних улыбках. На что Игорь ответил доброжелательным кивком.

Они шли по узким, извилистым улочкам поселка, со стороны могло показаться, добрые соседи после трудового дня торопятся по своим домам. Ганс Краух нес большой полиэтиленовый пакет с купленными в супермаркете продуктами и с нескрываемым интересом разглядывал строения за ветхими заборами.

– Такие дома я помню. В конце семидесятых поступил в Университет Дружбы народов, – в голосе немца зазвучала легкая ностальгия, – и нас, тогда еще первокурсников, в начале первого курса приучали к советской действительности. В первых числах сентября вывезли в подмосковный совхоз, названия уже не припомню, на две недели помогать крестьянам – убирали мы картошку. Все это было в диковинку и казалось настоящей романтикой… Да, многое изменилось с тех времен, а вот крестьяне ваши живут все так же.

Волин ничего не ответил, только как-то нехорошо покосился на своего нового знакомца. Он, как всякий русский человек, считал исключительно своей привилегией ругать свое государство, свой образ жизни. И не приведи господь, если это себе позволит чужак.

– Если у вас в Германии так хорошо, чего же ты туда не вернулся? – Все же морпех не удержался от колючей реплики.

– Я слишком долго служил оперативником в разведке, так что на родине мне запросто могли навесить срок, как врагу с западной демократией. А я себя ни в чем виноватым не считаю, – без обиняков ответил Ганс.

Волин остановился перед металлической калиткой с местами облупившейся краской, обнажавшей проплешины ржавчины. Он просунул руку сквозь решетку и оттянул задвижку.

Жилье отставного морпеха оказалось подобием двухэтажного дома, возведенного лет эдак двадцать тому назад из силикатного кирпича. Некогда добротное хозяйство выглядело уныло, на всем лежал отпечаток запустения.

– Родовое гнездо? – быстро оглядев двор и дом придирчивым взглядом, сделал вывод немец и, поджав губы, спросил с плохо скрытым недовольством.

– Нет. Министерство обороны расщедрилось, когда уволило из своих рядов по инвалидности. До меня здесь проживал начальник ракетного склада, – честно ответил Игорь, на самом деле не подозревая, что жилье ему выбил генерал Журавлев по линии ГРУ, когда морпех после захвата душманской подземной крепости лежал в госпитале.

Открыв своим ключом дверь, Волин первым шагнул в полутемную прихожую и нащупал выключатель. Под потолком вспыхнула допотопная люстра ярким светом нескольких стоваттных лампочек.

Ганс шагнул следом за хозяином, в лицо хлынуло тепло обжитого домашнего очага. В углу прихожей, раскорячившись, недовольно пыхнул котел газового отопления.

– Раздевайся и знакомься с моими хоромами, а я пойду на кухню колдовать, – пригласил его Игорь, устраивая на вешалке свое пальто.

Краух прикрыл двери, африканского жителя после путешествия по морозцу сейчас в тепле начал бить озноб, аж зубы непроизвольно выбивали чечетку. Примостив свое щегольское пальто рядом с одеждой Волина, он подошел к котлу и прикоснулся ладонями к нагретой металлической поверхности, с удовольствием ощущая, как тепло через кожу проникает внутрь, растекаясь благодатной волной по всему телу. Уняв наконец озноб, Краух по совету хозяина устроил экскурсию по его жилищу. В доме кроме просторной кухни было еще три комнаты. Большая имела некое подобие гостиной – диван у стены, над ним висела в побеленной раме копия «Девятого вала», по углам пара кресел. У противоположной стены соседствовали полированный сервант и книжный шкаф, а у окна замер обеденный стол. Вся мебель была старой и выглядела убого, как и затертый паркетный пол. Чувствовалось, что с момента выезда интенданта-ракетчика до вселения Волина здесь перекантовалось немало народа, для которого это «бунгало» было временным жилищем. «Сто процентов», – подумал немец.

В свое время и Гансу Крауху довелось пожить в подобных местах, конспиративное жилье на языке разведки именовалось не иначе как «точка».

Соседняя комната оказалась спальней хозяина, обстановка здесь была ничуть не лучше, чем в гостиной. Полуторная деревянная кровать, к большому удивлению гостя, оказалась застеленной с истинным флотским педантизмом. Рядом тумбочка с простеньким светильником у стены, платяной шкаф, на боковой стенке которого в пластиковом чехле висела черная парадная морская форма с золотистым кортиком на боку.

Третья комната, самая маленькая, являлась чем-то средним между рабочим кабинетом хозяина и музеем славы морской пехоты. Окно наглухо закрывали непривычные для интерьера «семидесятых» жалюзи, перед окном письменный стол с потрескавшейся полировкой, на крышке которого с одной стороны приветливо помигивали зеленым глазом допотопные электронные часы, с другой высилась их ровесница – настольная лампа. В центре, непонятно как оказавшийся в этом музее древностей, стоял массивный письменный прибор, видимо подарочный. Опытный глаз разведчика с ходу отметил толстый слой пыли, рука хозяина давно не касалась ручек, карандашей.

Но это так, детали, больше Ганса заинтересовали стены помещения. Одну сторону занимали фотографии из прошлой военной жизни, некоторые были цветными, чувствовалась рука профессионала, но большинство черно-белые, любительские. На них была изображена повседневная жизнь морпехов. На полигоне, на стрельбищах, за праздничным столом, в спортзале и на парадах. Самый центр этого коллажа занимал групповой портрет, четверо улыбающихся мужчин в черной парадной форме (Краух сразу узнал Игоря). Молодые, счастливые лица, у каждого на груди отливала золотом Звезда Героя России. В отличие от остальных снимков эта фотография была в тонкой матовой металлической рамке.