Михаил Нестеров - Тень летучей мыши

Время было милостиво к Ханкину. Оно терпело. Еще когда хлопнула дверца, он определил расстояние до машины примерно в сто – сто пятьдесят метров. Он ненамного ошибся. Машина простояла здесь долго, может, не одни сутки, и двигатель, если его не прогреть на холостых оборотах, может заглохнуть при движении. Кознов погоняет его на холостых, как сделал это сам Ханкин, хотя бы в течение одной минуты. А минута для Ханкина – это много. Выше крыши. Но Кознов что-то не торопится заводить двигатель. Неполадки с питанием? Забарахлила система зажигания? Но нет, у таких, как Эстебан, скорее забарахлит сердце.

А вот и он. В оптику Ханкин увидел человека за рулем. Тот смотрел на панель приборов – так казалось Ханкину с расстояния в пятьдесят метров. Вот он приподнял голову и посмотрел вперед, как будто ничего не понимал или не решался на что-то. Заминка оказалась на руку стрелку. Он как раз оказался рядом с осокорем, и ему оставалось только прислониться к стволу левым плечом. Все. Он стоял мертво. Из такой стойки, в такую погоду, с такого расстояния он мог переплюнуть Михаила Чудова и Михаэля Грайса. И он не стал медленно выбирать свободный ход спускового крючка, как бы наслаждаясь самым значимым, может быть, моментом в своей жизни, записывая его на «корочку», сохраняя на сетчатке глаз. Он плавно потянул спусковой крючок, и боек ударил в капсюль специального снайперского патрона. Отдача была несильной. Так что даже панорама в оптике не потерялась. Ханкин не увидел самого попадания пули в цель – только его последствия. Боковое стекло осыпалось, пуля прошла навылет – от одного виска до другого, об этом говорили брызги на противоположном стекле. Сама пуля, скорее всего, ударилась в боковую стойку или застряла в обшивке. Она могла упасть жертве за воротник, потеряв, взбивая мозги, кинематику.

Ханкин опустил оружие. Он фыркнул. Убить Эстебана оказалось так легко. Он напрочь забыл напряженные часы и минуты близ Нукуса и в самой Москве, в тех местах, где объявлялась жертва Кознова. На первый план, затеняя остальное, вылез этот, самый острый, самый важный момент.

Ханкин не торопясь подошел к машине, на ходу отмечая, во что одет Кознов. Серо-зеленый, не совсем подходящий для зимы камуфляж, он теперь пополнился багровыми пятнами.

Ханкин нагнулся, чтобы получше рассмотреть Кознова в профиль – с этой стороны, а другая представляла собой сплошное месиво, был уверен Ханкин. Устойчивая на траектории, с высоким пробивным действием, такая пуля со ста метров пробивает стальную плиту.

Марковцев, не проехав и пятидесяти метров, увидел машины – «Мерседес», на котором скрылся Кознов, и «Ауди», принадлежащий Ханкину. Они походили на два катера, тершиеся бортами друг о друга. Только не видно мирно беседующих рулевых.

Кто-то из них переквалифицировался в самоубийцы, решил Марк.

Он выключил двигатель, и машина покатилась под горку. Марковцев на ходу вышел из машины и шел рядом. За бронированным джипом он был, как за каменной стеной. Вслушиваясь, пистолет он держал наготове.

Он немного подкорректировал направление «Мерседеса», поставив его так, чтобы он не уперся в «Ауди», иначе помешал бы оперативно покинуть это место. Наклон дороги здесь заканчивался, и машина остановилась. Как раз в это время из леса до Марка, все чувства которого были обострены, долетел чуть слышный металлический щелчок.

«Кто кого?»

Перебегая от дерева к дереву, Марк подобрался к небольшой поляне. Он увидел Ханкина – живого и невредимого, с «винторезом», склонившегося над дверцей тринадцатой модели «Жигулей». С этого места Марковцеву был виден только затылок человека, опустившего голову в кресле, и часть забрызганного кровью дальнего бокового стекла. Сергей тихонько свистнул, привлекая внимание Ханкина. Тот выпрямился, поворачиваясь лицом к Марковцеву.

Кознов с расстояния двадцати метров увидел, как брызнула кровь на боковое стекло. И все. Это багряная «изморось» не позволила ему рассмотреть характер ранения, которое получил Шарунин. Впрочем, он был очевиден. В его очередного двойника отработал снайпер. И стрелял он с небольшого расстояния – иначе обзору и точному выстрелу помешали бы деревья. Выстрел получился на загляденье, и Кознов ждал неизвестного мастера, чтобы отдать ему должное.

...Он не знал этого человека. Но он был охотником. Как он сумел выследить свою жертву и почти – почти поставить точку, одному Богу известно.

Кознов мысленно попрощался с ним и нажал на кнопку пульта. Но за мгновение до этого охотник резко выпрямился, как будто получил сигнал об опасности.

Мина на коленях Шарунина разорвалась с треском ахнувшего над головой грома. Крышу «Жигулей» выперло горбом, стекла брызнули в разные стороны шрапнелью. Ханкина отбросило от машины взрывной волной, и его спасло только то, что мина была безоболочечной и он во время взрыва распрямился и стоял спиной.

Он получил контузию. Из носа и ушей пошла кровь. Он открывал и закрывал рот, как на приеме у сумасшедшего лор-врача. Он все видел, но ничего не слышал. Его отбросило в такое место, откуда он мог боковым зрением видеть двух человек. Один сближался с ним справа, другой слева.

Кознов же не видел Сергея Марковцева. Он пару раз пригнулся под ветками, и внимание его было больше приковано к Ханкину. Просто удивительно, что тот оказался жив. Кознову не стоило возвращаться, но в нем сработал механизм, который не позволял ему оставлять в живых свидетелей и невольных сообщников. Он вскинул руку для выстрела, когда до Ханкина оставалось не больше пяти метров. Он решил действовать наверняка.

Марковцев опередил его на долю мгновения, невольно вставая на сторону полковника ГРУ. Пуля попала Кознову точно в горло, и он, выпустив пистолет, опустился на колени. Он тщетно пережимал рану – из-под пальцев буквально сифонило; а когда он конвульсивно сглотнул, вверх и в сторону взметнулся фонтан крови.

Марковцев вышел на поляну с пистолетом в опущенной руке. Кознов узнал его, хотя одной ногой стоял в могиле. Они прощались, вместо того, чтобы поздороваться и рассмотреть друг друга поближе. Марк прекратил страдания друга, с близкого расстояния выстрелив ему в голову...

Он отвез Ханкина в больницу. Всю дорогу его терзали мысли, и он усилием воли заталкивал слезы в глубину своих глаз. И только в приемном покое его отпустило. Он расслабился, как будто получил сообщение с небес: «Я дома. Не самое хорошее место, но дом есть дом». То, что случилось, было благом для Кознова. В этот раз ему не дали бы уйти. Камеры, отстойники, привратки – это не для него. Он был вольным человеком. Он был товаром на рынке по торговле смертью: «Вы хотите убить, я сделаю это для вас». Он был из тех, о ком пишут книги, героем сердец, неуловимым, неустрашимым саботером.