Сергей Алтынов - Двое против ста

Из-под стола послышалось оханье, и Саид тут же вскинул свой пистолет-пулемет.

– Вылазь, билять! – прорычал он.

– Я не могу! – хрипло послышалось из-под стола.

– Вылазь! Иначе стреляю!

Из-под стола поспешно выползла нескладная долговязая фигура. Саид с удивлением созерцал этого столь неожиданно появившегося субъекта. Самое смешное, что Саид (как и остальные боевики группы Умара) был оповещен о появлении этого длинного господинчика и не раз видел его фотографии и видеоизображение... Но он должен был появиться значительно позже. Саид опустил оружие и произнес то, что помнил из инструкций Рольфа и Умара:

– Ты ведь должен всех освободить?! Разве не так?! Ты этот... Ну, забыл, вроде героя. Так нас инструктировали... Но прийти ты должен был оттуда! – Умар кивнул за окно, в сторону ворот.

Муравьев лишь непонимающе мотал головой. Он герой?! Да упаси Господь. Впрочем, в Господа Муравьев не особо веровал, так как был воспитан убежденным атеистом. Кого там еще он должен освободить? Если бы у него была связь с Дранковским или с кем-то из его доверенных людей, Муравьев был бы в курсе. Но сейчас... Сейчас у него в кармане взрывное устройство. Это все, что помнил Альберт Борисович.

– Я заминирован, – только и пробормотал он.

– Где?! – Саид уже и сам отказывался что-либо понимать.

Муравьев кивнул на наружный карман своей одежды. Саид одним движением извлек оттуда небольшую деревянную коробочку, открыл ее и обнаружил в ней обычный камень. Альберт Борисович дернул кадыком и замычал так, словно потерял дар речи.

– Ну-ка пошли! – не очень вежливо толкнув в плечо «героя-освободителя», проговорил Саид.

Теперь боевик спешил не подавлять огневые точки, а выяснить, что значат все эти нестыковки, не учтенные первоначальным планом и кончающиеся гибелью его братьев по оружию. Муравьев покорно бежал, пригибая голову, не отставая от своего «освободителя». Он старался ни о чем не думать и ничего не вспоминать. Хотя вспомнить ему было что. Хотя бы то, как он встал во главе столичной контрразведки.

Некогда у Муравьева была образцовая биография для карьеры советского номенклатурного партруководителя. Родись он в начале пятидесятых, а не в середине шестидесятых, непременно двинулся бы именно по этой стезе. Его отец был журналистом, пописывающим статейки-передовицы в одном из идеологических ежемесячников, а мать преподавала историю КПСС в техническом вузе. И сам Альберт Борисович поначалу тоже двигался именно комсомольско-коммунистическим курсом. Он успешно (с медалью) окончил среднюю школу и сразу же поступил в ВКШ – Высшую комсомольскую школу. Принимали туда только отборных, проверенных кандидатов. Куда легче было стать студентом театрального института или школы КГБ, нежели войти в лоно академии будущих управленцев и номенклатурщиков, обладателей персональных машин, дач и спецбуфетов. На дворе стояли поздние восьмидесятые, тем не менее будущие вожаки «комсы» были уверены в своем будущем. Да, да – комсомол молодые циники именовали «комсой», а родное учебное заведение – «Высшей Какашкиной Школой». Ни один из них не верил в светлое коммунистическое будущее для всей страны, но был одержим желанием построить «коммунизм» для себя и своей семьи. Фекальным юмором циники пытались отгородиться от все нарастающей критики комсомольских структур. В один прекрасный день в ВКШ пришел подтянутый, интеллигентного вида мужчина в штатском, отрекомендовавшийся инструктором из Центрального Комитета партии. Он прочитал недлинную, но внятную лекцию о том, что по всей стране семимильными шагами двигаются демократические реформы и будущие комсомольские лидеры тоже должны реформироваться. Засучив рукава, с комсомольским задором (и все теми же «фекальными» шуточками) Муравьев и его соученики начали реформироваться. Однако очень скоро все они пришли к выводу, что комсомол реформам не подлежит. Ну и... хер с ним! – все с тем же пафосом и задором решили несостоявшиеся комсомольские вожаки. И решили реформироваться сами. Одни подались в скандальную желтую журналистику, другие срочно заделались либеральными экономистами и спецами в области фондовых рынков, третьи двинулись в бизнес. Альберт же Борисович выбрал самый выгодный бизнес – политику. В один день из «юноши с комсомольской путевкой» он превратился в пламенного трибуна, демократа и борца с засильем КГБ. С таким же успехом можно было бороться с засильем динозавров, так как никакого засилья не существовало. Комитет сквозь пальцы смотрел на митинговые страсти, но ситуацию старался держать под контролем. Разумеется, получая информацию и манипулируя лидерами демдвижений. Именно тогда Муравьев тесно сошелся с тем самым подтянутым, интеллигентного вида мужчиной из ЦК, что читал лекцию о реформе комсомола. Он, конечно же, был высоким чином из здания КГБ на Лубянке, из пятого управления, так называемой «идеологической контрразведки».

– Какой ты возьмешь себе псевдоним? – спросил лубянский чин, оформив вербовку Муравьева.

– Может быть, Апостол? – несколько смущаясь, ответил Альберт. – Хотя это чересчур броско... Может быть – Декабрист?

– Декабрист? Апостол? – переспросил комитетчик и чему-то при этом усмехнулся. – Нет, братец... Засветишься быстро с таким агентурным имечком. Быть тебе... Опоссумом! Агент Опоссум.

Самолюбивый Муравьев был несколько раздосадован, но вида не показал. Уловил в таком псевдониме насмешку над своей вытянутой физиономией и длинным, тонким, точно у настоящего опоссума, носом.

– Твоя задача – организация митингов и собраний демократической общественности. Ну и, естественно, полный отчет обо всех сборищах, – подвел итог комитетчик.

На площадях в те годы творилось следующее:

– Ельцин! Свобода! Сталинизм не пройдет!

Точно петух-массовик, Альберт Борисович дирижировал нестройным, истеричным хором люмпен-интеллигенции. Перекошенные, некрасивые физиономии носатых теток и небритые, одутловатые хари «свободных художников» раздражали брезгливого комсомольского вожака. Однако таковы реалии политической борьбы. Вскоре он стал одним из молодых лидеров влиятельного демократического движения. Разумеется, не без помощи кураторов с Лубянской площади. По большому счету Муравьеву было плевать и на лубянских «хозяев», и на «неизбежную победу российской демократии над силами реакции». Он всеми силами старался остаться на плаву, не утонуть, не сгинуть в пучине рыночно-базарной вакханалии. Победят чекисты и реакция – скромный вклад Муравьева в их победу непременно будет оценен. Ну а возьмут верх либералы и западники – опять же имя митингового «дирижера» у всех на слуху.