Сергей Зверев - Спасти Париж и умереть

Курту было сказано явиться на совещание в комендатуру и рассказать, чего, собственно, тот хочет.

Неизвестно, кто первым произнес слова о приезде Мейера, сам ли фон Маннершток в разговоре с секретаршей, сотрудники ли отдела внутренней телефонной связи, водители ли гаража.

Но в тот день все чиновники бегали по коридорам чуть быстрее, чем обычно, и уборщицы прошлись лишний раз тряпками по полу, и еще кое-кто отметил, что фон Маннершток пообещал расстрелять дежурного, когда тот на секунду вышел на крыльцо, чтобы заговорить с уличной проституткой.

К десяти утра атмосфера в комендатуре была накалена добела. Уже в девять сорок пять генерал фон Маннершток сидел на своем рабочем месте во главе стола и с хмурым видом рассматривал присутствовавших. В глазу коменданта поблескивал старомодный монокль. Подрагивала цепочка, которая шла от монокля к карману кителя.

В кабинете понемногу собирался народ. Суетливый Жак Дюкло – мэр Парижа, начальник сил ПВО полковник Гюнтер фон Штрассер, адмирал Кранк, другие немецкие и французские чиновники и офицеры. В углу кабинета расположился задумчивый и молчаливый фон Хольтиц – заместитель Маннерштока.

Эти люди решали судьбу оккупированного Парижа. Немцы были более собранные, молчаливые, сидели с сосредоточенным видом. Французы выглядели иначе. Что отличало их? Головы, вжатые в плечи, настороженные взгляды. И если приходилось решать какой-то вопрос, немцы высказывались сразу, без обиняков, а французы сперва посматривали в потолок или по сторонам, а затем уже, в зависимости от реакции немцев, как-то реагировали сами. И то сдержанно.

Примерно в это самое время по коридору комендатуры шли двое. Человек постарше, розовощекий блондин нордической внешности с чуть отвисшим брюшком, поглядывал по сторонам с начальственным видом. Его молодой спутник, стройный шатен с умным и слегка усталым лицом, выглядел как подчиненный. При разговоре он кривил губы, словно иронизировал.

– Следует принять превентивные меры на случай продвижения англо-американских войск в глубь континента, – негромко произнес упитанный блондин. – Все это может вызвать рост активности маки. Нужно усилить репрессии.

– Мы работаем изо всех сил, бригаденфюрер, – улыбнулся молодой человек. – Только на днях я предоставил на подпись Маннерштоку новый список из трехсот человек. Старый список возглавляли Бойнебург и Штюльпнагель, они теперь мертвы. Вы давно были у меня?

Первого звали Карл Альбрехт Оберг, второго – Гельмут Кнохен. Оба работали в парижском отделении гестапо.

Официально деятельность гестапо не допускалась. Гитлер проводил во Франции особую политику, основанную на просьбе главы коллаборационного правительства Петена – французы сами должны следить за порядком. Германию это устраивало – позволяло больше людских ресурсов направлять на фронт.

В реальности, конечно, дело обстояло иначе. Гестапо действовало под вывеской немецкой военной полиции, Кнохен создал могучий карательный аппарат, который занимался выявлением коммунистов, евреев и просто оппозиционно настроенных жителей. Все они попадали в концлагеря или были расстреляны.

Оберг был номинальным шефом «немецкой военной полиции». Кнохен проводил всю организационную работу. Их рабочие кабинеты располагались по разным адресам: кабинет Оберга был на авеню Фош, рабочее место Кнохена – на улице Соссэ.

– Вы давно были у меня, бригаденфюрер? – спросил Кнохен. – Приезжайте, посмотрите. У меня все камеры забиты людьми, я уверен, что у французишек не хватит сил на восстание.

– Однако англо-американские войска приближаются к Парижу, Гельмут, – сказал Оберг. – В таких условиях я опасаюсь активизации групп маки… Думаю, будет уместно задержать и выслать из Франции никак не менее тысячи человек… Наиболее опасных – расстрелять! И все это – в ближайшие дни!

– Что ж, генерал, нам это не впервой, – подтянулся Кнохен. – С железнодорожниками я договорюсь. Насчет пересыльных камер не проблема – всегда можно использовать гаражи и тому подобные подсобные помещения… Даже места на кладбищах есть. Однако нужно поставить в известность этих трусливых свиней, с которыми нужно сотрудничать…

– Ничего, им тоже не впервой…

– Вы правы, бригаденфюрер. Кстати, кого-то и из них неплохо бы включить в список…

– Итак, у нас нет особых проблем, Гельмут, – ответил Оберг. – Что, если мы попросим этого человека поспособствовать нам? Как его зовут? Штандартенфюрер Мейер?

Кнохен кивнул.

Мужчины распахнули дверь и прошли в кабинет.

В кабинете коменданта некоторое время царило напряженное ожидание, потом раздался телефонный звонок. Фон Маннершток схватил трубку, и все поняли – гость прибыл.

Комендант спешно поднялся и устремился к двери с такой энергией, которой у него не видели. Наблюдать прыть Маннерштока было забавно.

Отсутствовал генерал недолго. Скоро дверь вновь отворилась, и в кабинет вошли фон Маннершток и некий молодой штандартенфюрер в новом с иголочки мундире.

Разумеется, это был Курт Мейер. Сейчас на нем был мундир, а прежде Курт ходил в гражданском костюме.

Многие из присутствующих поднялись. Французы все, как один, вытянулись по стойке «смирно». Немцы проявили большую сдержанность, однако и они приветствовали гостя стоя.

Курт Мейер, который все это наблюдал, выжидал терпеливо. Везде, куда бы он ни приехал, царили свои страсти. Их надо было сперва понять, чтобы потом начинать активные действия.

Он бросил выразительный взгляд на хозяина кабинета. Тот кивнул ободряюще.

Курт подошел к столу.

– Благодарю вас, господа, садитесь, – сказал Мейер. И подождав, пока все, в том числе и Маннершток, займут свои места, продолжил: – У нас мало времени, поэтому сразу перейдем к делу. Меня зовут Курт Мейер, я штандартенфюрер СС, прибыл из Берлина проследить, как решается судьба военнопленных, а также проследить за выполнением приказа фюрера…

– Какого приказа фюрера? – вдруг спросил Жак Дюкло.

Курт устремил на него гневный взгляд. Француз был красный, как репа, на лице написана растерянность.

Курт вздохнул и вынул из кармана лист бумаги.

– Читайте вслух, генерал! – Он положил страницу на стол.

Фон Маннершток пробежал текст глазами. На странице был напечатан приказ Гитлера об уничтожении Парижа. К первой странице была подколота бумага Гиммлера – та самая, дававшая Мейеру особые полномочия для вывоза культурных ценностей.

Молчание затягивалось.

– Имеется в виду приказ… – начал Курт.

– Штандартенфюрер, погодите минутку! – прервал его фон Маннершток. – Не то чтобы здесь что-то не так, однако… – Он сделал паузу. – Вы должны увидеть, что и мы не сидим здесь без дела.