Сергей Зверев - Группа крови

Плавные контуры боевых машин в бреющем полете осыпали спецназовцев свинцовым дождем. И тут с борта качающейся плоскодонки ударили два подствольных гранатомета и взвилась в туманное небо реактивная «Муха».

Ведущий вертолет, как бы не веря в суть происходящего, удивленно замер в воздухе и, завалившись набок, рухнул в море. Грохнувшаяся в нескольких десятках метров от ползущего катера туша подняла высокую волну, обдав спецназовцев колючим снопом соленых брызг.

Ведомый вертолет, оставшись без прикрытия, закачался из стороны в сторону, как будто не зная, что ему предпринять.

Воспользовавшись этим, Виталий пустил длинную очередь в открывшееся брюхо смертоносной птицы. Лейтенанту даже показалось, что он различил косую, рваную полосу на брюхе.

Винтокрылое чудовище, пьяно пошатываясь и оставляя за собой дымчатый шлейф, грузно развернулось и потянулось к спасительному берегу. А два пулемета по-прежнему продолжали рассекать утренний воздух светящимися лентами трассирующих пуль.

И тут взгляд Громова остановился на распластавшемся теле, уткнувшемся в грубые доски скрипучего настила.

Сорвавшись с места, лейтенант подскочил к товарищу и порывисто перевернул его на спину. Сведенное последней судорогой, на него смотрело вытянутое лицо Чайника. В его виске темнела рваная дыра.

– Как же ты, друг? – тихо и тоскливо спросил Виталий, как будто покойник мог его слышать.

– Командир, – вполголоса позвал стоящего рядом с Громом полковника Академик, угрюмо потирая огромную бородавку на грязном, закопченном носу, – Крокодил…

Крокодил тихо стонал, пытаясь удержать скользкими пальцами обеих рук расползающиеся по палубе кишки. Губы раненого что-то шептали.

Приблизив ухо к двигавшимся устам, Ремизов явственно различил отрывочные слова:

– …пусть Гром меня… дострелит…

– Тихо, Сашок, тихо, – назидательно запричитал полковник, – мы еще покувыркаемся.

– …командир, у меня сердце прострелено… я чувствую… – Вылетающие из горла звуки стали походить на змеиное шипение. – …очень больно, командир… пусть Гром… я его сильно доставал… это будет его прощением… мне…

До напряженного слуха Виталия дошел жуткий смысл сказанных слов, и он невольно попятился.

Полковник слегка перевернул тело Неверовского и обнаружил, что грудь того в области сердца – сплошь кровавое месиво.

Повернувшись к позеленевшему от страха Громову, Ремизов угрюмо произнес, вытаскивая из-за пояса пистолет:

– Давай, Гром. Воля умирающего – закон.

Виталий, дико озираясь по сторонам и наталкиваясь на непроницаемые лица товарищей, отмахнулся от протянутого оружия, как от чумы. Однако, повинуясь мысленному приказу, рука безвольно протянулась к обжигающей стали.

Передернув затвор, лейтенант склонился над умирающим и услышал обрывок прощальной фразы:

– …прости, Виталя… я не со зла… уж такой у меня характер гнилой… был… давай…

Уперев ствол в голову бывшего инструктора, Громов плавно нажал на спусковой крючок… К горлу Виталия подкрался горький комок, а из широко открытых глаз брызнули слезы. Лейтенант порывисто отвернулся, стараясь не показать товарищам минутную слабость.

– Ты плачь, плачь, – послышался у самого уха ободряющий голос Ремизова, – не плачут только манекены и роботы, а ты – человек. И по крови вы с ним были братьями…

Рокот приближающейся моторной шлюпки заставил спецназовцев вздрогнуть.

– Здорово, братки, – донеслось из лодки. – Давайте быстрей. Времени мало.

– Сначала они, – сурово приказал полковник, указывая рукой на остывающие тела товарищей.

Четверо вооруженных матросов подхватили неподвижные тела и аккуратно уложили их на полукруглое дно шлюпки.

Только после этого живые устало опустились на деревянные скамейки быстроходного катера, стремительно понесшегося к едва возвышающейся над водой атомной субмарине.

Обратный путь на Родину был более прост и скор; офицеров спецназа доставили на подлодке к авианесущему крейсеру, откуда самолетами переправили на островную базу, где их дожидался специальный транспортный борт.

У трапа спецназовцев встретил тот же генерал, который напутствовал их в международном Шереметьеве-2. После приличествующих слов благодарности живым подали черную «Ауди», а цинковые гробы с телами погибших погрузили в микроавтобус.

Машины со спецназовцами ползли в изматывающем дневном трафике со скоростью сонной улитки. Громов неотрывно смотрел в окно – он уже отвык от городской жизни. Москва жила беспечной жизнью уходящего лета. Из динамиков уличных кафе лилась музыка, молодежь у метро пила пиво, с рекламных билбордов на остановках белозубо улыбались красавицы.

– Виталя, тебе куда? – спросил Ремизов.

– Что? – переспросил погруженный в глубокие думы лейтенант. – Извини, командир, не расслышал.

Полковник вяло улыбнулся краешком тонких губ и повторил вопрос:

– Куда тебя везти?

Виталий неопределенно ухмыльнулся и вполголоса назвал адрес невесты.

Спустя час «Ауди» остановилась у знакомой высотки Ласточкиных. Ни с кем не попрощавшись, Громов устало вылез из машины, громко захлопнул за собой дверь и поднялся по пологим ступенькам бетонного крыльца. До слуха лейтенанта донесся тихий окрик:

– Виталя, подожди, – Ремизов торопливо шагал вслед за товарищем, – я с тобой поднимусь.

– Зачем? – искренне удивился спецназовец, но тут же сообразил: – А, это по поводу моей неявки на собственную свадьбу?

Подойдя к знакомой двери, Громов вдавил пластиковую пуговичку звонка. Дверь открыла Вика. Из-за плеча девушки выглядывала голова Калинина.

При виде несостоявшегося мужа девушка лишь хмыкнула:

– Сволочь! Гад! Размазня!

Вика не могла сдержать рвущегося наружу отчаяния. Оттолкнув Ремизова, она влепила Виталику пощечину.

– Вика! Ты что…

– Как ты мог меня бросить? – бесновалась девушка. – Ты хоть понимаешь, в каком идиотском свете ты выставил меня перед всеми? Все собрались, кроме жениха. Трус несчастный!

Вика, заливаясь слезами и обхватив ставшее некрасивым от рыданий личико плотно прижатыми ладошками, смотрела на то место, где только что стоял любимый человек, – ее трепетное тело содрогалось в отчаянном приступе бессильной истерики.

Глядя на девушку, Ремизов и Громов молчали. И тут подал голос Калинин:

– Перестань ты убиваться из-за дерьма. Он не мужчина, а гов…

Договорить Калинин не успел – резко выброшенный кулак взбешенного полковника заткнул ему пасть. Ремизов не остановился бы на этом, но его смутил пронзительный взгляд светло-зеленых глаз Маргариты Витальевны, вышедшей из гостиной на шум разразившегося скандала.