Михаил Нестеров - Характер победителя

Он сказал жене спасибо, назвал ее дорогой, зародив несвойственным для себя поведением подозрение в супружеской измене или, по крайней мере, подготовке к этому акту, набрал номер телефона Сергея Марковцева и, услышав его голос (и узнав его), спросил:

– Тебе о чем-то говорит аббревиатура ОПУ?

Москва – Нукус

– Тебе о чем-то говорит аббревиатура ОПУ?

Если бы Сергей сказал, что говорит о многом, он бы солгал – себе в первую очередь. «Говорит обо всем». Наверное, так.

Он уже начал забывать, а точнее, забыл это сложносокращенное слово. Его расшифровка или смысл, таящийся в нем, выветрился из его головы, – ведь с тех пор, как он впервые услышал его, увидел три заглавные буквы на странице, прошло ни много ни мало двадцать семь лет. Память была милосердна к нему. Но в ее готовности помочь крылась жестокость; она финишной лентой замаячила перед ним.

ОПУ.

Поначалу Марковцев не понял важности этих трех букв, которые в общем тексте заключения медика-криминалиста смотрелись бельмом. ОПУ – это что-то из далекого прошлого. Это ОГПУ с «потерянной государственностью». Особое государственное политическое управление. Отзвуки революционных дней – с наганами и маузерами, с выкрестами из российских глубинок, вставших под знамена самых знаменитых евреев: Розенфельда, Анфельбаума, Нахамкеса, которые скрыли «фейс-картавость» за благозвучием русских имен: Каменев, Зиновьев, Стеклов.

Человек, написавший в конце медицинского заключения эти три буквы, поторопился как минимум на пять лет. Определив признаки смерти, медик-криминалист глумливо добавил судейское: «Официально признан умершим». Написал так, как будто эта приписка была его фирменным почерком.

Его образ навсегда отпечатался в памяти Сергея Марковцева, и ему без особого труда удалось припомнить его в деталях. В ту пору эксперту было лет двадцать шесть; он был на год моложе того, кому он поставил «посмертный диагноз». Бледность и чрезмерно ранние залысины делали его облик отталкивающим, как у больного проказой. Прибавьте к этому высокий лоб, водянистые глаза, вздернутый нос, и вы получите образ человека, который легко проходит пробы на роли вампиров. Марк помнил, как спросил его: «У него дырка в голове, а в заключении вы написали: смерть от охлаждения желудка». «Так и есть, – осклабился он. – Видели бы вы его желудок». Сергей бросился на него с кулаками, но был сбит с ног капитаном. «Не связывайся с дерьмом, Сергей. Здесь ты его не достанешь».

«Здесь» – это гостеприимная Каракалпакия с населением полтора миллиона человек. Каракалпаки, узбеки, казахи, сосланные чеченцы косо поглядывали друг на друга на протяжении десятилетий, держа руку на рукояти кинжала. Они ненавидели друг друга, но их роднила ненависть к русским. Ненавидели за то, что в декабре 1917 года в правобережной Каракалпакии была установлена советская власть; даже за то, что спустя год она вошла в состав Туркестанской АССР. Что касалось левобережной Каракалпакии, остававшейся в Хивинском ханстве, – она в апреле 1920 года вошла в состав Хорезмской народной советской республики. Наконец в 1925 году размежеванная Каракалпакия была объединена в автономную область в составе Казахской АССР, а дальше с той же аббревиатурой вошла в состав Узбекской Советской Социалистической республики.

Власть там менялась так часто и круто, что даже анархисты завистливо чесали в затылке. Только не испекли еще тот калач, которым их можно было заманить в эту республику.

Валерий Кознов не был анархистом и любителем калачей. Марк точно знал, какие чувства овладели им, когда он смотрел из окна поезда и не видел «встречного» полотна: «Билет в один конец». Он из Каракалпакии не вернулся. Его убили. В дырку в его голове Сергей мог просунуть палец, а из защищающихся следов на руках – определить, как и чем его убивали. И вот «откровения» патолога затуманили ему голову: «Смерть от охлаждения желудка».

Его вызвал командир полка. Поиграв желваками мелодию, написанную на лице Сергея Марковцева, он пролаял:

– Привезешь труп Кознова сюда. Поезжай в «Калпакию» немедленно!

– Мне ехать к «колпакам» одному? – спросил Сергей. Пока полковник прикидывал, отпускать этого оборванца одного или приставить к нему человека, и Марковцев шевелил серым веществом. И картины рождались соответствующего тона. Ему придется добираться на перекладных. Никаких прямых, никаких более или менее «кривых» рейсов и направлений в забытую богом автономию не существовало. Ему предстоял ряд поединков с военными комендантами на вокзалах, и именно это его угнетало.

Он прибыл в Нукус на пятый день. Прошло девяносто шесть часов и еще три четверти часа с той минуты, когда командир полка выдавил из себя, как будто дарил Марковцеву жизнь: «Поедешь один». Сергей демонстративно глянул на его пальцы, но перстней, как у Ивана Грозного, не увидел.

Сорок восемь часов – ровно половину времени, проведенного в пути, в его голове под стук колес крутились одни и те же слова, «стыдливый» диалог между ним и командиром батальона. (Он был ему ближе, чем комполка. Удивительно, но даже командир 14-й штурмовой бригады, где Сергей Марковцев занимал должность инструктора, отличался от полковника, как туалетная бумага от наждачки. Он был мягок и уступчив, потому что мог разглядеть в человеке сильные стороны и уважал их.)

«Ты слышал про Валерку Кознова?»

«А что я должен был услышать?»

«Говорят, его мертвого нашли».

Сергей много раз слышал и читал про стальной привкус во рту, но ощутил его впервые. Ему показалось, во рту у него магнит, притягивающий металлические предметы-слова, и он не мог их проглотить, давился ими. Валерка Кознов был его лучшим другом. И если бы у Сергея был брат, он любил бы его и дорожил им меньше. Он был уверен в этом. И получил подтверждение своим чувствам. Его известие о смерти Кознова скосило под ноги. И если комбат говорил с сомнением в голосе, давая выход хоть какой-то надежде, то Марковцев поверил в смерть Валерки сразу. Говорят, такая связь на биологическом уровне существует у близнецов.

Накануне ему приснился сон: ему отрезало пальцы на руке, а крови не было.

На железнодорожном вокзале в Нукусе, расположенном на улице Досназарова, Сергея встречал хмурый капитан. По его мятому лицу, по уставшим от преизбыточного давления глазам, по запаху перегара, которым он держал всех на расстоянии вытянутой руки, было видно, что он по горло наелся службой в «Калпакии» и его рвет на родину – в прямом и переносном смысле.

– Как вы тут? – задал Сергей дежурный вопрос после того, как они с капитаном обменялись похмельным духом и вроде как сблизились, как два пса, обнюхавшие друг друга. И Марковцев впервые вник в смысл слова «колонист». Тут была не чужая земля, а далекая планета. В воздухе витали возбудители неизлечимых болезней; территорию «колонистов» с шевронами советской армии, огороженную высоченным «зоновским» забором, осаждали законные обитатели этой земли: озлобленные тем, что их крупно имели на протяжении многих десятилетий, они в отместку не брезговали ничем, даже «богатырским» плевком навстречу или вдогонку. «Зверь в человеческом облике» – вот четкое определение единого организма, в жилах которого билось немыслимое кровосмешение.