Андрей Негривода - Подвиг в прайс не забьешь

На завтра намечалась очередная «халтура» от фирмы – поработать с минером на территориях.

– Можешь забирать все свое барахло и выметаться на хрен!

– Ну, хватит уже! Самой-то еще не надоело?

Он разделся, принял душ и, закрывшись в спальне, лег спать – в баре поспать так и не удалось. Этот полусон длился около двух часов, сквозь который он слышал какую-то возню и хлопанье дверок шкафа.

– Выспался? – спросила зло Лина, войдя в комнату.

– Нет.

– Значит, выспишься в другом месте! Короче! Я собрала твои вещи. Забирай и вали на хрен отсюда.

– Куда?

– Куда хочешь! Мне по барабану!

– Слушай, что ты творишь?

– Я всегда делаю то, что хочу!

– Послушай...

– Пошел на хер! – заорала она во всю глотку. – Не хочу я ничего слушать!

– Ну, ладно... Я уйду! Только не сейчас, а через неделю, когда получу зарплату с работы. Потерпи неделю, и я уйду. Ты же знаешь, что у меня сейчас нет денег: они все у тебя.

– Тоже мне мужик! Что ты за мужик такой, если у тебя нет денег?! Чмо ходячее! Лох!!!

– Все, что я зарабатывал до этого момента на двух работах, – все приносилось в дом. Сама ведь знаешь.

– Да мне плевать! Иди куда хочешь! Вон, в ресторан или к кому-нибудь из друзей попросись на неделю.

– У меня нет таких друзей. Сама же знаешь, что все свободное время я провожу дома.

– Это твои проблемы! Короче, забирай шмотки и вали отсюда!

– Подожди! – Андрей задержал собравшуюся уйти Лину. – Не делай так! Я не бомж и не псина шелудивая. Не надо меня выбрасывать так, я ведь сказал, что уйду. Через неделю.

– Не собираюсь я никого ждать!

Андрей смотрел на Лину и понимал, что доводы не помогают, она просто ничего не хотела слушать, добиваясь поставленной перед собой цели.

– Эх ты! Полгода прожили! Я уже подумал, что нашел наконец-то свое гнездо... Ребенка хотел... Что ты творишь? Слушай, остановись, не доводи до греха! Я не буду жить в ресторане – я не бомж. У меня еще есть гордость.

– Не нужен мне твой ребенок и ты вместе с ним! Вали отсюда, пока полицию не вызвала!

Как будто ушат холодной воды опрокинули тогда на его голову. И это было последней каплей.

– Ладно! Я ухожу! Но это будет на твоей совести. Если ты хоть немного понимаешь, что это такое, Совесть...

Андрей собирался, как в бой, как тогда, в былые времена на задания, – сосредоточенно и спокойно.

– Когда ты собираешься забирать свои сумки?

– Завтра... – буркнул он и ушел...

А потом, уже в ресторане, забившись в раздевалке официантов в самый дальний уголок, думал:

«...Господи! Что, что же это такое? Ведь ты же видишь, господи! За что, за что так больно?! Неужели ты обрекаешь меня на такое одиночество? Один – ни друзей, ни родственников, ни семьи. Никого рядом! Никого! Пустыня! Я знаю, что грешен перед тобой, господи, но не наказывай меня таким одиночеством!..»

Андрей вытащил из кобуры свой «CZ» и заглянул в ствол...

И увидел там вечность...

В эту вечность нужно было только шагнуть, переступив порог на срезе ствола...

«...Не нужен никому, значит, и себе!..» – вдруг созрело решение в его голове, и Андрею стало легче.

Да, это было решение. Хоть и грех великий... Но в традициях русского офицерства было стреляться тогда, когда задета честь и сделать ничего невозможно. Да, господа офицеры стрелялись...

Мысли больше не метались в его голове, а выстроились в стройный ряд – Андрей принял решение, и голова его стала абсолютно холодной. Он взял лист бумаги и стал писать:

«Линочка! Прости, но поступить иначе я просто не смог. Наверное, ты права, и я не умею жить. Но если честно, то и не хочу жить так. Может быть, ты поймешь то, что я хотел сказать, когда прочтешь это письмо. Уже много лет я не могу понять, почему люди живут точно в волчьей стае. Без совести и чести, нападая на своего близкого и готовые разорвать на куски за жалкий клочок мяса. Я не могу этого понять. И для меня не нашлось места в этой стае. Я пес! Понимаешь? Старый, покалеченный войнами и науськанный на войну, но пес! Надеюсь, что когда-то был не самой плохой породы. Но я никогда не стану шелудивой дворнягой! А в вашей стае меня просто сожрут, рано или поздно. Но просто так я не дамся – не научен отступать. Я не хочу никому сделать больно, просто устал показывать клыки. Понимаешь? Жить с вами и по вашим законам не хочу, а сам, в одиночестве, не могу. Поэтому лучше так. Прости! Семьи не получилось, и, может, это и к лучшему. Хочу пожелать тебе никогда не испытать настоящего одиночества, когда вокруг тебя пустыня, – это страшно!

Будь счастлива!

Целую.

Андрей».

«...Все! Теперь все. Ну что ж, 33 – это самый хороший возраст. Не я один ушел в этом возрасте. А родители и Машенька моя... Надеюсь, что они меня простят когда-нибудь...»

Он передернул затвор пистолета, досылая патрон в патронник, и выщелкнул обойму из рукоятки. Андрей опасался, что кто-то, схватив пистолет, по незнанию может пораниться – автоматика работала так, что после выстрела пистолет перезаряжался для очередного выстрела. Он обдумал все...

«...Ну что, Андрей свет Алексеевич, Филин, ты столько лет стрелял во врагов и не боялся? Ну а теперь – ты сам свой враг! И этого врага нужно убить. Это не страшно!.. Только не в голову – пусть хоть после смерти не быть уродом. А если в сердце, то как будто уснул... Ну, давай, братишка, пошли в вечность! Поехали!..»

Он поцеловал простенький деревянный крестик, подаренный ему каким-то монахом в Иерусалиме, в храме Гроба Господня, посмотрел в последний раз на письмо, зажатое в левой ладони, приставил к груди пистолет и нажал на спусковой крючок...

Выстрел грянул мощно, словно сломалось большое полено. Тело выгнулось на миг дугой и опало на диван.

«...На вылет... – Андрей смотрел на дымящуюся дыру в белой форменной рубашке и... почему-то продолжал думать и оценивать ситуацию... – Все? Наверное, все... Боли-то нет, а раньше всегда была боль...»

Он поднялся с дивана и, покачиваясь, вышел из раздевалки в коридорчик, соединяющий кухню с залом ресторана. Посмотрел на округлившиеся глаза поварихи, и все... Из ослабевших пальцев на пол со звоном упал пистолет... Он еще успел понять, что сам падает на бетонный пол... А дальше...

...Ах, какая это была красивая музыка! Она заполняла собой все пространство. И еще эта музыка была цветная. Да, именно цветная! И такое умиротворение, что и мечтать невозможно о похожем... Яркие неземные краски убаюкивающей цветной музыки и покой... Вселенский покой...

...А потом было возвращение из этого покоя...

Три операции... И лицо Лины около кровати:

– Зачем ты это сделал, Андрюша?

– Я же тебе говорил, что не бомж и скитаться не буду, и я еще просил тебя не доводить до греха. А ты не поверила!.. Почему вы, бабы, никогда и ничему не верите? – говорить мешали кислородные трубки, но Андрей все равно, даже сейчас, не хотел даже казаться слабым в глазах этой опостылевшей женщины...