Сергей Дышев - Гасильщик (Сборник)

– Добрый вечер! Что будем заказывать?

Мы взяли бутылку коньяка и шампанское, грибную закуску, жареных перепелов, а также, по совету официанта, жаркое из лосятины. После морозной прогулки коньяк шел очень хорошо. Света тоже выпила со мной на равных. Я сказал ей, что мне нравится, когда женщина пьет. Особенно, когда это любимая женщина. Есть особое удовольствие в том, чтобы напиться с любимым человеком, повеселиться, наделать кучу смешных глупостей…

Света с интересом глянула на меня, но ничего не сказала. Ей необычайно шли черные волосы, они, конечно, были природными, просто я не представлял ее, скажем, блондинкой. А еще поражали ее глаза: на свету – темно-зеленые, а в полумраке – угольно-черные. Все эти длинные, как гирлянды сосисок, мысли проскользнули в одно мгновение. Вообще я мыслю очень быстро и насыщенно. Обычно у всех мысли рождаются утомительно долго, вылезают медленно, как фарш сквозь дырочки мясорубки. У меня же – мгновенно, вспышке подобно.

Она достала из сумочки ментоловые сигареты, я торопливо и вместе с тем изящно щелкнул зажигалкой. В этом кратком действе – законченная режиссура. Томное желание женщины получить маленькое удовольствие от сигареты, и готовность мужчины безупречно услужить. Сигарета – это великий контактер, она сближает, она полна внутренней эротики.

Я положил ладонь на ее руку, теплую и полупрозрачную. Света доверительно шевельнула пальчиками.

– Ты правда не сердишься на меня? Мой двоюродный брат – ужасный человек. Он почему-то ревнует меня ко всем мужчинам, и обязательно бы испортил тебе настроение.

– Я ему тоже мог кое-что испортить…

Я сцепил свои крепкие пальцы и притворно нахмурился.

– Я верю тебе, поэтому… И давай не будем на эту дурацкую тему…

– Давай. Твоя ножка уже не болит?

– Нет. – Она вытянула ее, я наклонился, подхватил за лодыжку, снял туфельку и поцеловал кончики пальцев, испытав веселое, хмельное возбуждение.

– Ты с ума сошел! Здесь же люди! – опешила она и жгуче покраснела.

– Пусть видят и завидуют! – решительно ответил я, вытащил ментоловую сигарету, закурил, но Света ловко выхватила ее у меня и потушила в пепельнице.

– Мужчинам нельзя такие сигареты.

– Тогда давай выпьем за твою ножку! – предложил я.

– А я что – одноногая?

– Двуногая. Но мы выпьем за ту ножку, благодаря которой мы познакомились.

Я еще хотел выпить из ее туфельки, но Света не позволила, потому что так делают на свадьбах нетрезвые гусары.

– А нам и без свадьбы хорошо, – сказал я и полез под стол надевать туфельку.

Мы выпили за это «хорошо».

– Здесь так уютно, как на дне теплой лагуны, – сказала она и подсела поближе, чтобы я не смог дотянуться до кончиков пальцев ее ноги.

Но я сказал, что все равно буду целовать эти нежные штучки. Света подвинулась еще ближе и прошептала:

– Я чуть не задохнулась, когда ты сделал это. Такое чувство, будто ты меня раздеваешь…

А я ответил, что, целуя женщине ноги, боготворишь ее и возвышаешься сам, ибо снимаешь глупые запреты. И я стал доказывать, что женские ножки надо целовать всегда на светских приемах, при знакомстве, вместо привычных поцелуев руки.

– Мне нравится эта идея, – призналась Света. – Мы начнем первыми!

– Прямо сейчас!

Я опустился на колено и припал к ее изящной коленке. Если у женщины прекрасные ноги – она уже совершенство.

За соседним столом зааплодировали. Светочка протянула ко мне руки, привлекла к себе, и мы поцеловались.

Аплодисменты продолжались. Я выпрямился и, осчастливленный, сел на место. Надо мной сердитой кучей возвышался грузный человек с бабочкой. Бабочка не могла сделать его легковесней, и оттого он предпочитал твердые устои.

– Молодой человек, надо соблюдать нравственные приличия…

– На ваших глазах рождаются новые нормы этикета, – сумбурно ответил я.

За соседним столом раздались выкрики и возгласы в нашу поддержку. Там сидели юные хмельные капитаны с красными лицами.

– Кайфолом!

– Ты полюби сначала, а потом указывай!

– Официант! От нашего стола влюбленным пять бутылок шампанского!

Грузный неслышно испарился, влекомый нагрудной бабочкой. Видно, она была сильна.

Пять бутылок шампанского истекали холодными слезами. Мы затащили четырех капитанов за наш стол. Ветераны Чечни знали толк в загуле. Они очень обрадовались, узнав, что я тоже вояка-афганец. Потом мы стоя пили за «присутствующую здесь даму» и уже намеревались целовать ей ножку, но Света со смехом отказалась. Она испугалась, что умрет от щекотки. Все капитаны были с усами. Лишь я сбрил усы, когда спешно покидал гостиницу.

Мы пили третий тост – за тех, кто не вернулся, ругали всех продажных тварей, которые державу погубили… Ребятки учились в Военном университете, и я, как отставной капитан, полюбил их, как родных. Они все очень правильно понимали и не собирались уходить в коммерцию. Я им рассказал про свою судьбу, сделав многочисленные сокращения. Они сказали почти в один голос:

– Володька, ты мужчина. Только не продавай душу своим новым боссам.

– Среди них тоже есть «афганцы», – сказал я, вспомнив одутловатое лицо Вячеслава Викторовича и то, как поймал его на вранье с овальным бассейном в джелалабадском дворце Захир-шаха. Бассейн там был прямоугольным…

Мне стало грустно.

– У тебя пробежала тень по лицу, – сказала Света. – Я тоже буду грустить…

Мне вдруг пришла в голову худая мысль, что наша встреча – случайный эпизод, пьяный, несерьезный и ни к чему не обязывающий экспромт. А ведь я смог убедиться, насколько она непредсказуема, неизвестно, как сложатся наши отношения завтра, да и через час после ухода из ресторана, когда свежий воздух отрезвит и нагонит тоску.

Нам не хотелось уходить из ресторана. Но нас очень вежливо попросили…

Капитаны купили с собой на дорогу бутылку и отправились в семьи. А мы пошли пешком по Тверской, распевая песню: «We all live in the Yellow Sub– marine, Yellow Submarine…» А потом – украинский вариант, которому меня научили на последней заставе: «Мы живемо в Жовтому Човни, Жовтому Човни…» Люди озирались, а нам становилось еще веселее от их вытянутых до неприличия лиц.

Шел крупный мохнатый снег, наверное, последний в эту весну, разноцветные огни освещали его, но снежинки все равно оставались белыми. Разгоряченные, мы шли медленно, наверное, Светлане тоже не хотелось, чтобы этот вечер кончался. Дворник сгребал лопатой снег, а бездомный кобель, ошалев от холода, бросался то на лопату, то на этот свалявшийся снег и хватал его зубами. Мы рассмеялись. Люди торопились в теплые квартиры, окоченевшие парочки мечтали о сладком уголке для двоих, где можно было бы заняться юношеской любовью – всерьез и надолго, как говаривал классик марксизма.