Виктор Доценко - Приговор Бешеного

Произнося свою клятву, Савелий смотрел на лица людей, окруживших гроб, и чисто случайно его взгляд упал на рослого мужчину, неприятное лицо которого показалось ему отдаленно знакомым, только он не мог вспомнить, где и когда его видел. Савелия поразили глаза этого человека: хотя черты его лица выражали положенную случаю скорбь, глаза были холодно-безразличными. В них таилась не печаль, а глубоко спрятанная настороженность.

Был и по-настоящему неприятный момент, который запомнился Савелию. Он, Ростовский и Паша Еременко стояли втроем. И вдруг Паша тихо, но зло бросил, кивнув в сторону одного длинного мужика, который маячил в толпе:

— Вот сучара! Этот-то что здесь делает? Это же Жарковский!

— А кто он? — спросил Савелий.

— В правительстве работает, пидор несчастный! Это же он в последнее время насел на нас из-за фирмы «Твоя надежность». — Паша брезгливо сплюнул.

— Та-а-ак, — протянул Ростовский, — значит, он как-то завязан и с похищением моего сына. — Он сделал шаг в его сторону, но Паша придержал его за руку:

— Здесь не стоит, Андрей, похороны все-таки. Интересно, зачем он пришел?

— Разве не ясно? Чтобы порадоваться, глядя на поверженного врага своего, — сказал Савелий, внимательно вглядываясь в лицо этого чиновника, чтобы уже никогда не забыть его.

— Наверное, ты прав, Серега, — согласился Еременко, — я здесь уже заметил нескольких людей, кто явно порадовался смерти Олега.

— Мне кажется, что лучшей памятью о нем будет сохранение «Герата» и продолжение его дела, дела, за которое, как мне кажется, Олег и отдал свою жизнь, — серьезно проговорил Савелий.

В этот момент рабочие стали заколачивать гроб, потом близкие друзья подхватили его и понесли к могиле. А далее случилось нечто удивительное.

Когда гроб был установлен на помосте для последнего прощания, дождь перестал лить, однако небо оставалось закрыто тяжелыми тучами. Но как только гроб Олега опустили в могилу, внезапно повалил густейший снег без дождя, настоящий снегопад, который длился ровно столько минут, сколько ушло на то, чтобы близкие и родные успели бросить по кому земли в могилу Олега, а рабочие закопать ее, укрыть цветами, венками, установить его фотографию.

Как только это все закончилось, снегопад прекратился, словно по мановению волшебника, так же внезапно, как и начался, и яркое солнце осветило кладбище и всех присутствующих. Это было так удивительно, что многие, даже неверующие, перекрестились.

Так Савелий отправил своего друга в последний путь…

Выходя с кладбища, Савелий вспомнил, где видел человека с безразличными глазами: тот активно фотографировал все происходящее во время гражданской панихиды в клубе Академии имени Фрунзе. Но он был явно не из «гератовцев» и мало похож на журналиста…

На следующий день, после похорон Олега Вишневецкого, Беликову достаточно подробно доложили, как они проходили. Хитрый банкир, за версту предчувствуя беду, специально отправил на похороны своего человека, который не только должен был держать уши открытыми, стараясь не упустить ничего из произнесенного, но и все снимать на фотопленку.

Это был невзрачный мужик лет пятидесяти, высокого роста, на лицо совершенно безликий. Единственное, что могло привлечь к нему внимание,

— это быстрые беспокойные, но в то же время и бесстрастные глаза, которые бывают либо у уличных торговцев, либо разного рода охранников или контролеров, а также у сыщиков и шпионов, которым, в силу профессии, необходимо как можно больше увидеть и узнать.

Звали этого мужика простым русским именем Иван, а кличку он имел претенциозную — «Бывалый». Он был одним из самых талантливых агентов бывшего КГБ, обычно работавшим под видом фотокорреспондента. Впрочем, главный его талант состоял в том, что он бесшумно и незаметно «убирал» тех людей, на которых ему указывало начальство.

Его особенно ценили за исполнительность и молчаливость. Он был своего рода ассом в чрезвычайно редкой профессии, которая никогда, ни в одной стране мира не была почитаема даже в среде рыцарей «плаща» и «кинжала». Он был, что называется, «ликвидатором», а точнее сказать, тайный палачом.

Казалось, во время похорон были приняты все необходимые меры предосторожности. Однако есть ситуации, которые предусмотреть нельзя.

Службе безопасности «Герата» Равиль Альмяшов, заменивший Вишневецкого, на всякий случай приказал интересоваться незнакомцами, в первую очередь если у них была снимающая аппаратура, но очень тактично и без эксцессов, особенно в отношении прессы. Равиль служил в армейской разведке и обладал развитой интуицией. Зачастую, полагаясь лишь на нее, он добивался отличных результатов.

Чем он руководствовался, когда издал такой приказ службе безопасности, понять было трудно. Так или иначе этот приказ сослужил Савелию добрую службу.

Дело в том, что ретивый «Бывалый» настолько увлекся фотографированием присутствовавших, и прежде всего подходящих к гробу во время прощания в клубе Академии имени Фрунзе, что на него обратили внимание сотрудники службы безопасности, но выжидали удобный момент для проверки. Когда первая пленка у него кончилась, «Бывалый» отошел в сторону, чтобы перезарядить фотоаппарат. Тут и подошли к нему два сотрудника «Герата».

— Простите, мы не знакомы с вами? — любезно поинтересовался один из них.

— Нет-нет, я вас точно не знаю, — чуть суетливо ответил тот, еще больше насторожив ребят, — а что?

— Подумал, что вы тоже из газеты, — спокойно ответил сотрудник.

— Я? Нет-нет, я фотограф-любитель. Может быть, я что-то нарушаю?

— С чего вы взяли, что к вам какие-то претензии? Я же сказал, что вы мне напомнили одного знакомого журналиста, извините. — Они отошли от него, но все же продолжили приглядывать за ним.

«Бывалому» не требовалось объяснять, что проявленный к нему интерес отнюдь не случаен, но тотчас уйти он не мог по двум причинам: во-первых, не выполнил бы полученное задание, во-вторых, привлек бы еще больше внимания к своей персоне. — Поэтому он предпочел нечто среднее. Щелкнув для порядка пару раз на новую пленку, он притворился, что источник питания у фотоаппарата разрядился, и с недовольным видом сунул аппарат В сумку, висящую через плечо. После чего, изобразив на лице мировую скорбь. Постарался раствориться в толпе, внимательно прислушиваясь к разговорам.

Он проболтался в клубе до самого конца траурной церемонии, и ему, чтобы в очередной раз не привлекать внимания к себе, пришлось даже причаститься чуть ли не полным стаканчиком водки, которой щедро угощали всех присутствующих, как заведено по русскому обычаю.

Когда «Бывалый» вернулся домой, он попытался набросать на бумаге все, что запомнилось, особенно выступавших. Однако их было так много, что у него в голове, тем более после водки, был такой калейдоскоп, что его сведения вряд ли могли быть кому-то интересными.