Сергей Зверев - Акваланги на дне

Теперь Полундра сам находился в Балаклаве. И вот надо же, до сих пор не спросил у того же Лешки Дорофеева о судьбе секретного завода. Чертов Лешка! Командир и друг, называется! Втянул в историю с бабами! Теперь вот выпутывайся из нее, как знаешь…

Впрочем, старший лейтенант флота Сергей Павлов не привык ныть, он полагал, что все свои проблемы должен решать сам, своими силами, умением, смекалкой. Глянув на солнце, Полундра понял, что, пока он тут любовался балаклавским пейзажем, оно поднялось значительно выше над уровнем горизонта, а это означало, что пора, пожалуй, отправляться по своим делам. Торговые точки городка уже должны быть открыты.

Так оно и оказалось. Пока Полундра выбирался с чердака дома – единственной, кто его видел выходящим из подъезда, была подслеповатая старушка, и она не заметила, что на одежде у североморца пыли несколько больше, чем положено, – пока забрел в парк и там как следует вычистился, пока дошел до центральных улиц Балаклавы, где располагались магазины, был уже десятый час утра, и жизнь в городке била ключом.

В первой же попавшейся лавочке он купил новую майку взамен изорванной и перепачканной вином, темные очки, бейсболку с широким длинным козырьком. Надев все это, посмотрелся в зеркало. Удовлетворенно хмыкнул. Знакомые Полундры в таком виде его, конечно, узнают. А вот милицейский патруль по словесному описанию не совсем трезвой и не научившейся запоминать приметы брюнетки – вряд ли! В таком виде Сергей почувствовал себя хоть чуточку, но защищенным.

Да, кстати, брюнетка… Деваться некуда, надо идти искать эту курву! Полундра не собирался садиться в тюрьму за изнасилование какой-то девочки по вызову, вдруг решившей изобразить из себя оскорбленную невинность!

В первом же открывшемся кафе Полундра подошел к бармену, заказал пиво. Устроившись за стойкой бара, стал медленно потягивать его и через некоторое время спросил как бы между прочим, не встречал ли бармен тут, в этом кафе, высокую, стройную девушку с волосами, крашенными в черно-фиолетовый цвет, и с трехцветной татуировкой на плече.

– Какой татуировкой? – неожиданно заинтересовался бармен. – Что на ней было изображено?

– Не помню, – с сожалением ответил Полундра. – Не было возможности как следует разглядеть. Помню только, что разноцветная и что там был ярко-желтый цвет, насыщенный такой.

– Ярко-желтый? – переспросил бармен и вдруг точно потерял всякий интерес к разговору. – Не знаю, не видел, – сказал он сухо и отвернулся, стал возиться с чем-то за стойкой. – Здесь полного всякого народу ходит, некогда мне их татуировки рассматривать.

Он умолк, продолжая ожесточенно копаться в шкафу за стойкой, потом и вовсе ушел, не глянув на Полундру, куда-то во внутренние комнаты кафе. Полундра спокойно допил пиво и отправился дальше, так и не узнав ничего.

В следующем кафе на его расспросы реагировали очень похоже. Интересовались, что за татуировка, но, услышав про желтый цвет, сразу замыкались в себе, прятались, будто устрица в раковину, и не сообщали решительно ничего. После третьего кафе североморец решил, что ему следует заказывать булочку и чашечку кофе. А то за день он накачается пивом, а никого так и не найдет.

Очень неуютно почувствовал себя Полундра, когда на площади возле причала к нему вдруг направился наряд милиции. Старший в наряде милиционер по-украински попросил предъявить документы. Невозмутимо улыбаясь, Полундра вытащил паспорт и санаторную книжку, подал их милиционеру. Сердце в груди спецназовца забилось тяжело, тревожно. Он ожидал, что, едва прочитав его фамилию в паспорте, милиционер скажет классическое: «Пройдемте!», – а то еще и вытащит из кармана наручники и наденет их ему на запястья прямо тут, на площади. Но нет, увидев российский паспорт и санаторную регистрацию, милиционер тут же потерял всякий интерес к Сергею Павлову, даже не попросил снять очки и кепку, чтобы убедиться в соответствии фотографии на паспорте лицу его предъявителя. Вернув документы Полундре, наряд отправился дальше.

Старлея это сильно озадачило. Конечно, наряд милиции выискивает в первую очередь лиц без крымской регистрации, потому что с них можно содрать штраф, непосредственный источник дохода для милиционеров. Так обстоят дела во всех городах, и в России, и в Крыму. Но только если брюнетка написала на него в ментуре заяву, то его непременно должны были объявить в местный розыск, его фамилию и остальные данные по рации должны были сообщить всем милицейским патрулям. А те уж ни за что не пропустили бы ни одного Сергея Павлова, что попался бы им на улице. Окажись в Крыму людей с такими именем и фамилией хоть дюжина, всех их притащили бы в отделение для допроса, а потом предъявили бы брюнетке для опознания. Здесь же ничего подобного не происходило. Что же это могло тогда означать?

Однако Полундре некогда было особенно ломать голову над происшедшим. Впереди было еще одно открытое кафе, и Полундра собирался продолжать свои расспросы, какими бы малоперспективными они ни казались.

Казачья бухта в Севастополе формально находится уже за чертой города, но это вовсе не означает, что места вокруг нее пустынны и безлюдны, море да камни. В Казачьей бухте размещена крупнейшая в Севастополе стоянка личного маломерного водного транспорта. Там на берегу понастроено огромное количество лодочных ангаров всевозможных размеров, море на сотни метров вдоль береговой полосы занято стоящими на приколе различными маломерными плавсредствами, от крохотных катеров на одного, от силы двух человек, на которых только в тихую погоду и отважишься выйти в море, до солидных яхт с мощным мотором, на каких можно весьма комфортабельно совершать хоть кругосветные круизы.

В Казачьей бухте находится одна из самых больших на Черноморском побережье Крыма мастерских по ремонту плавсредств, и соответственно там можно купить все, что тебе заблагорассудится, в том числе новую моторную лодку, катер, яхту. Выставленные на продажу, они занимают многие десятки метров морского пляжа вдоль Казачьей бухты.

Подъехавший со стороны города шикарный белый «Лексус» остановился на широкой, залитой солнцем парковке. Сидящий рядом с водителем Абу Али кивнул Алешке Дорофееву:

– Пойдешь со мной.

Однако Дорофеев, глядя на турка странно нерешительно и просительно, не торопился выбираться со своего водительского места. Его большие руки, лежащие на руле, заметно подрагивали от волнения.

– Извини, хозяин, – проговорил наконец он необычным для него робким, неуверенным голосом. – Никогда тебя ни о чем лишнем не просил, но тут такое…

– Что случилось, Алексей?

– Понимаешь, Абу Али. – Лешка нарочно мялся, чтобы придать больше жалости своему рассказу. – С одной моей родственницей в Балаклаве случилось несчастье, в больницу она попала. Такое горе…