Михаил Нестеров - В бою антракта не бывает

На него смотрели мертвые глаза помощника лесника.

Висок раздроблен, верхняя губа лопнула.

Костя отполз назад. Потом еще немного, пока снова не оказался за толстенным стволом кедра. Встал. Короткими перебежками достиг сарая и прижался к стене. Тотчас различил слабый стон. Он выглянул за угол. Яркий свет помог определить, что сарай закрыт накинутой на петлю стальной скобой, зафиксированной деревянным колышком, который, в свою очередь, был привязан к гвоздю на косяке.

Романов еще раз оглядел двор. Чтобы быстро и бесшумно открыть сарай, придется задействовать обе руки. Он засунул пистолет за ремень и скользнул к двери.

Сейчас органом зрения была его спина, он каждой клеткой чувствовал пространство двора, знал, что при малейшем движении или шуме среагирует моментально и с быстротой куницы юркнет в траву, обнажив ствол.

Румын потянул колышек вверх, нажал коленом на дверь и освободил ее от скобы. Так же быстро и бесшумно опустил ее. Он открыл дверь рывком, дабы исключить протяжный скрип, шагнул внутрь и так же быстро прикрыл дверь за собой. И, не теряя ни одного мгновения, предупредил о себе шепотом:

– Тихо! Это я, Костя.

Господи, как она боялась этого человека, когда обыскивала его комнату! Обливалась холодным потом, отдавая собакам приказ: «Чужой!»

Сейчас роднее этого голоса для Жени не существовало. Он был едва различим, но она узнала его. До этого она умирала от боли, и вот сейчас почувствовала облегчение.

Он предупредил ее голосом. Молодец, одобрила женщина. Но она не могла произнести ни слова, только через нос вырывались ее стоны. «Я здесь», – язык был прижат к небу тряпкой, веревка впилась в губы.

Романов приблизился, оглянулся на окно, щелкнул зажигалкой, как мог, ободряюще улыбнулся.

– Сейчас, – шепнул он, наклоняя голову женщине и развязывая узел веревки. – Только тихо, – просил он, – только тихо...

Женя сидела на полу, руки заведены за спину и за балку и крепко связаны. Когда Румын освободил ее от веревок, руки женщины безжизненно упали. Костя растирал их ладонями, восстанавливая кровообращение, и задавал вопросы.

– Где они?

– На острове, – онемевшим языком, невнятно отвечала Женя. – Не все. Кажется, двое здесь.

– Андрей?

– С ними. Валерку...

– Я знаю.

– Костя... Маринка... Мне кажется, ее...

Она слабела на глазах. Романов не переставал хмуриться. По идее женщина должна чувствовать прилив сил, а выходило наоборот. Он снова воспользовался зажигалкой и в этот раз увидел не только ее побелевшее лицо с посиневшими губами, но и кровавое пятно на платье. Сейчас было не до частностей, и Романов поднял подол. Долго смотрел на набухшее от крови нижнее белье женщины, потом поднял на нее глаза.

– Он ударил меня в живот... Нет, я сама, – слабо запротестовала женщина, когда Костя бережно уложил ее на пол. Но все же позволила освободить себя от нижнего белья, приняла от него майку. – Я сама виновата, надо было рассказать тебе все.

– Отвечай только да или нет. Кто на острове, беглецы, которые были с Сергеем?..

– Это не охотники, – не отвечая на вопрос, еле слышно прошептала женщина, – охотников они убили и хотят все свалить на солдат и девушку...

Она теряла сознание – от боли и потери крови.

– Костя, ты вызвал подмогу?

Он покачал головой:

– Нет.

Раздетый по пояс, с пистолетом в руке Румын неслышной тенью прокрался к крыльцу. «Ведь вы охотник ?» – «Вообще-то мне нужна Марина. Она дома?»

Да, она дома. Так же там находятся еще два человека.

Непривычная, давящая на уши тишина. В доме чужие, но не слышно злобного лая собак, настежь распахнута входная дверь, словно приглашая и остальных присоединиться к зверствам, творившимся в прохладе комнат. Тишина стояла такая плотная, что стала идеальным проводником: поднявшись на крыльцо, Румын слышал нескончаемую работу ходиков, различил чирканье спички о коробок, деревянный стук переступившего с ноги на ногу стула, освободившегося от чьего-то тела, немелодичный скрип расстроенной половицы, будто вместо смычка струны коснулся металлический пруток.

Минутами ранее Романов обошел дом, заглядывая в окна, и довольно четко представлял себе, что творится внутри. Дольше всего его взгляд задержался на покрытом простыней теле. Это была Марина.

Костя уже знал, кто убил ее: высокий и крепкий парень в камуфлированной униформе и в тяжелых ботинках стиля милитари. Бледный мужичок лет сорока с небольшим – не в счет. Селянин сидел напротив разбитой радиостанции и пустым взглядом смотрел прямо перед собой. Рядом – пара ружейных стволов. Бесполезных для этого человека с безвольным лицом. А вот Клим удачно для Кости засветил пистолет Макарова, подержав его в руке и бесцельно переложив в другой карман куртки.

А парень сильный, очень сильный, еще раз отметил про себя Румын. Когда Клим развернулся, Романов увидел притороченный к широкому кожаному ремню охотничий нож. Он уютно сидел в ножнах, и, чтобы воспользоваться им, достаточно легкого прикосновения к клепке короткого ремешка, опоясывающего рукоятку.

Румын шагнул в коридор. Из приоткрытой двери комнаты, где маячил перед незанавешенным окном Лозовский, тянуло табачным дымом и отчетливо доносились тяжелые шаги. Романов дождался, когда Клим пойдет от двери к окну, и бесшумно миновал открытый участок. Еще пять-шесть шагов, и его глазам предстала сутулая спина Селянина, обращенная к двери. Но лицом к окну, в котором безжизненный взгляд Селянина натолкнулся на нечеткую, полуобнаженную фигуру. Румын метнулся к нему и сжал его горло.

– Позови своего товарища, – прошептал он. – Назови по имени и громко скажи: «Иди сюда». Больше ни одного слова, иначе сломаю шею, понял?

– Клим! – довольно громко, но хрипло выдавил Селянин.

«Дальше», – настаивали глаза незнакомца.

– Иди сюда, Клим!

Коротко замахнувшись, Румын ударил Селянина в висок, осторожно опустил на место и поспешил навстречу приближающимся шагам.

Оба спецназовца действовали слаженно: один смело занес ногу через порог, другой ребром ладони наотмашь рубанул противника в переносицу и тут же провел сильнейший хук в запрокинувшийся подбородок.

После таких ударов рефери обычно открывают счет, не стал исключением и здоровяк Лозовский, давая Романову возможность немного покуражиться. Клим долго вставал, ища руками опору. В звенящей голове ни одной мысли, лишь инстинкт подтолкнул руку к ножнам и пихнул ее навстречу противнику. Костя, играя, давно встал в правостороннюю стойку и легко перехватил руку с ножом, поворачивая корпус в направлении броска противника и провожая того до самого упора, до косяка, о который с треском врезалась голова Лозовского. Он снова опустился на пол, теперь уже гарантированно мертвым.