Владимир Колычев - Силовой вариант

Первый день в Москве закончился для Клавы на грязной кушетке в подсобном помещении кафе «Парус». Но прежде чем лечь спать, ей пришлось перемыть горы посуды. Для городских такая работа в тягость. Впрочем, и ей не в радость.

Не для того она в столицу приехала, чтобы мыть за кем-то посуду.

Полгода она как проклятая вкалывала в этом кафе. На ней уже не только посуда. Ей еще и полы приходится мыть. А ночью она в кафе за сторожа. Ей доверяют, потому что она ни разу в жизни ничего не украла. Только все равно закрывают на ночь на замок.

Почти всю осень, полную зиму, март, апрель она света белого не видела. Но за это время ей ничего не заплатили. Как будто она все еще не отработала тот обед, за который не смогла заплатить. За все ее труды ей причиталось только одно — скудная кормежка, ночлег на грязной кушетке и трехэтажный мат, когда Макс был не в духе.

Она похудела за это время. Килограммов двадцать скинула, не меньше. И с лица спала. Уже не была той круглолицей пампушкой, какой приехала в Москву.

Клава не была глупой. Она как губка впитывала в себя все, что видела, что слышала. Она уже не была той деревенской дурой, какой ее привыкли считать. И когда она заявила Максу, что собирается сменить место работы, тот сначала спросил:

— А куда ты пойдешь?

— Туда, где больше зарабатывают…

— Тебе что, здесь плохо платят?

— Здесь мне ничего не платят… Я и за уборщицу, и за посудомойку, и за сторожа…

Макс задумался. Даже лоб сморщил.

— Кто тебе, Клава, сказал, что тебе не платят. Просто деньги тебе на руки не выдают…

— А ты мне выдай!

Клавдия уперла руки в бока. Взгляд ее пылал.

— И выдам…

Макс явно не хотел терять ее. Ведь все, за что она ни бралась, делалось на совесть.

Он куда-то ушел. Минут через десять вернулся.

— На вот, держи…

В руках у нее оказались деньги.

— Здесь двадцать тысяч… Мало?

Для кого-то мало, а для нее много.

— Гуляй. У тебя сегодня выходной…

Макс улыбнулся ей. А ведь он вовсе не такой плохой, как она о нем думала.

Май месяц. А на ней старый свитер домашней вязки, штопаные колготки, туфли с ржавыми пряжками. У нее хорошие волосы, толстые, длинные. Но они космами висят. А лицо у нее симпатичное. Только, кроме нее, никто об этом почему-то не знает. Дурнушкой ее за глаза зовут. А все потому, что не следит она за собой.

Все, хватит быть деревней. Восемь месяцев в Москве. Пора уже городской становиться.

Сначала Клавдия отправилась на вещевой рынок. Купила себе шелковую кофту с пояском и костяными пуговицами, черные лосины, туфли на высоких каблуках. Дешевое все, одноразовое. Турецкий ширпотреб. Но куда деваться? На «фирму» у нее денег нет…

Она умела носить туфли на высоких каблуках. Два месяца назад в кладовке нашла пару стоптанных туфель на шпильках. А по телевизору видела, как ходят манекенщицы. И в журналах, газетах про них читала. От нечего делать по ночам ходила по залу. Походку от бедра вырабатывала. И очень даже неплохо получалось. Только на людях она еще ни разу себя не показывала.

Обновки Клавдия бережно сложила в пакет. И отправилась в баню.

Она помылась, высушила волосы. И только после этого натянула на себя лосины, влезла в туфли. Дальше — кофточка на голое тело. Ее крупные, идеальной формы груди не нуждались в лифчиках. Под шелком кофточки угадывались аккуратные пуговки сосков. И Клавдия не считала это чем-то зазорным.

Походка от бедра получалась у нее и на людях. Длинные стройные ноги обтянуты лосинами, кофточка, выпущенная наверх, едва закрывает упругую попку — в таком наряде она смотрелась очень эффектно. Волосам ее не нужна никакая парикмахерская. Она просто расчесала их и пустила по спине. И косметика тоже лишняя. Губы накрасила, и все. Ресницы длинные и пушистые от природы, кожа нежная и свежая.

В баню она входила гадким утенком, выплывала прекрасным лебедем. Об этом говорили восхищенные взгляды прохожих. Мужчины чуть шеи не сворачивали, оборачиваясь ей вслед. Вот и скажи после этого, что выражение «Иди ты в баню!» содержит в себе что-то обидное.

Клавдия вошла в «Парус» и столкнулась с Мэри, той самой официанткой, которая так грубо обошлась с ней полгода назад.

— Чего желаете? — вежливо спросила она. Это было что-то невероятное.

— Мэри, ты что, это же я!

— Клава!!! — у той и челюсть отвисла.

И только сейчас Клавдия увидела Макса. Он сидел за сервированным столиком, а рядом с ним какой-то мужчина лет тридцати. Жгучий брюнет. Жгучий взгляд. Жгучее обаяние.

Мужчина смотрел на нее. И на его тонких губах была жесткая улыбка.

— Артур, братуха, знал бы ты, как я рад тебя видеть…

Макс уже пьян. И его, похоже, заклинило. Рад, рад, рад…

Артур Трутнев учился с ним в одном классе, ходил стенкой на стенку в одной дворовой команде. А после школы их пути разошлись. Макс — в армию. А он с блатными скентовался. Воровать начал, хаты чистить.

Макс из армии вернулся, Артур из города подался. Но не по своей воле. По этапу. В славные Вологодские края. В колонию строго режима. За вооруженный разбой срок получил.

С двумя пацанами все лето дачи подмосковные бомбили. Чанга и Леший основные, Артур на подхвате. Но главное, что в доле был.

По беспределу на «карасей» наезжали, не по «молитве». Но зато какие барыши им обламывались. «Караси» ведь думают, что умней их нет никого. На дачах свои кубышки прячут. Кто в земле, кто в дупле, кто в колодце. Думают, не найдут.

А искать и не надо. Горячий утюг на задницу, и все дела. Быстро свои заначки показывают. А там бабки не слабые, и золотишко с камушками. И не только совдеповские купюры, но «зелень» попадается. После Московской олимпиады переводить рубли в доллары стало особенно модно.

Много лавья и рыжья настригли. Фарт катил отменный. «Штук» триста рублями намыли, сорок «тонн» «зеленью», золотишко и камушки тысяч на сто тянули. И все это добро в «курке» надежно заныкано.

Потихоньку бабки на «малине» просаживали. Во время одной такой посиделки и нагрянули менты. Чанга сразу за «наган». Бум! И менту сквозняк в череп пустил. Но и его самого посекли. Наглушняк завалили. Лешего в камере до смерти забили. И Артуру досталось. Почки, печень всмятку. Как выжил, непонятно. Мента убили. И не важно, что это сделал не он и не Леший.

После того, что он натерпелся на «крытке», приговор суда показался ему мягким. Десять лет с конфискацией имущества.

Только какое у него имущество? Расческа да платок и стоячие носки в «хабаре»…

Но есть еще лавье и рыжье в заначке. Только менты не узнали о «курке». Не сказал он им ничего. И Леший тоже промолчал. Слишком большие деньги. Мысль о них на зоне будет греть лучше всякой печки.

Чанги нет, Лешего тоже. Остался только он, Артур. Он один знал о заначке. И мысль о ней вдыхала в него жизнь на зоне все десять лет. Впрочем, он там и без того неплохо устроился. Кладовщиком. Среди братвы в авторитете. Петухов топтал по мелочи. О бабах думал. С такими деньгами, как у него, на свободе он будет иметь целый гарем.