Евгений Сухов - Воровская корона

— Я сама. — Капризные губы брезгливо скривились, и полные ладони потянулись к алмазному ожерелью. — Надеюсь, что вы сумеете распорядиться ими по достоинству, — фыркнула женщина.

Кирьян на несколько секунд задержал ожерелье в ладони, любуясь игрой света в глубине камней, а потом уверенно сунул его в карман.

— Не сомневайтесь, мадемуазель! Я оправдаю ваши ожидания. Вы позабыли про колечки с бриллиантами… Не заставляйте меня ждать, иначе я могу потерять терпение. А потом, вот эти люди, — показал он на жиганов, — тоже очень нетерпеливые. Если вы замешкаетесь, то они возьмут у вас украшения вместе с пальцами.

Женщина, стиснув губы, принялась снимать с пальцев золотые кольца и бережно складывать их на край стола. Оставался перстень с огромным темно-синим сапфиром. Покрутив его, женщина сдалась:

— Не получается.

— Голубушка вы моя, — взмолился Кирьян, — неужели вы хотите обидеть меня своим отказом?

Неожиданно дверь с шумом распахнулась и в зал вбежал худенький невысокий жиган.

— Кирьян, легавые в переулке!

Лицо Кирьяна на мгновение застыло, затем губы вновь растянулись в доброжелательной улыбке.

— Извините меня, мадемуазель, меня ожидают дела… Знаете что, я хочу сделать вам подарок, оставьте это кольцо себе и вспоминайте добрым словом жигана Кирьяна Курахина! За мной!

Уверенным шагом, но без особой спешки, Кирьян вышел из зала.

* * * Что-то не заладилось. А это горше всего. Где-то не подрассчитал.

Кирьяна не было. Не исключено, что в это самое время он находится где-то в другом месте и, вооружившись фомкой, преспокойно взламывает какие-нибудь склады с мануфактурой.

Самые печальные опасения оправдались уже через полчаса, когда с Петровки на извозчике прибыл вестовой и, проглатывая от волнения окончания слов, затрещал:

— Тут такое дело… «Летучую мышь» грабят!.. Жиганы!.. Их там много…

— Какую летучую мышь? Ты можешь четко объяснить? — рявкнул Сарычев.

— Театр «Летучую мышь», — орал вестовой. Совсем еще мальчишка, над верхней губой пробивался белесый густой пушок. — Там артисты собираются…

— Где это?!

— В Большом Гнездниковском переулке… там здание еще такое большое… в полуподвале, — прокричал вестовой Сарычеву уже в спину.

— Все на выход! — кричал Игнат Сарычев, уже не слушая вестового. — Все посты снять! Быстро на Большой Гнездниковский! Там сейчас Кирьян! Живее! Живее! Все в грузовик, — торопил он подбежавших чекистов.

— Товарищ Сарычев! — с трудом переведя дыхание, обратился к нему вестовой.

— Что такое? — яростно обернулся к нему Игнат.

— Тут вот что еще приключилось… Замаров ушел… — Вестовой выговорил это сообщение с трудом, отводя глаза в сторону. — Все опытные сотрудники на операции, остался молодняк. Вот он и ушел. Говорит, хочу, мол, срочное признание сделать государственной важности. Ну, его конвойный повел, а он его оглушил и ушел. Он же все ходы там знает.

Сарычев шумно выдохнул — действительно не заладилось. Даже ругаться сил не было.

— Ладно… разберемся, — устало выдавил он, и вестовой невольно вытянулся, столько тяжелой силы прозвучало в голосе начальника.

Запрыгнув в подъехавший легковой автомобиль, Игнат устремился следом за грузовиком.

Налетчиков Игнат заметил в конце переулка. Три экипажа, загруженные людьми, промчались по мостовой. Совсем ненадолго замешкались у поворота, и тотчас раздались выстрелы.

Палили врассыпную, почти наугад. Однако две пули просвистели совсем невысоко, целились именно в него. Сарычев пригнулся и, тщательно прицелившись, выстрелил в высунувшегося налетчика. Тот дернулся, как от удара, и опрокинулся. Неожиданно грузовик вильнул и в следующую секунду, не сбавляя скорости, налетел капотом на угол дома. Рухнула стеклянная витрина, двигатель рассерженно харкнул и умолк. Из кузова, перепрыгивая через высокие борта, посыпались оперативники и, стреляя на ходу, устремились за удаляющимися экипажами. Два первых успели свернуть за угол, а последний, немного поотстав, ощетинился стволами.

— По лошадям стреляй! По лошадям! — орал Сарычев.

Вразнобой затрещали выстрелы. Всхрапнул обиженно конь и помчался к переулку.

— Етит твою! Упустим же! Стреляйте!

Экипаж на повороте занесло. Несколько секунд он ехал на двух колесах. Казалось, что еще мгновение, и он перевернется, но через секунду пролетка выправилась и, стуча колесами по булыжнику, скрылась за углом.

— Ушел! — сорвал фуражку Сарычев и, яростно скомкав ее в руках, швырнул в темную пыль. — Ушел, гад!

— Теперь его не достать! — пожалел Кравчук.

— Это мы еще посмотрим!

Двери театра с шумом распахнулись, и в переулок буквально вывалился крупный породистый мужчина с широкой ухоженной бородой. За собой он тащил плотного молодого мужчину лет тридцати. Тот яростно сопротивлялся, цеплялся руками за косяки и двери, кричал и никак не желал идти. Мужчина могучими рывками отрывал его от дверных ручек и безжалостно волок прямиком к милиционерам.

— Это что же такое получается! — возмущался он сочным басом. — В Императорском театре я был вторым басом после Федора Шаляпина. Меня публика носила на руках. Сам градоначальник посылал за мной экипаж… А когда я пел в храме Христа Спасителя, то от моего голоса гасли свечи. Вот так-то, господа! — Он выставил могучую грудь, так при этом тряхнув парня, что тот скривился от боли. — Сама императрица Александра Федоровна, — поднял он вверх палец, — подарила мне этот перстень! А он мне, понимаете, сует наган в лицо и говорит «отдай»! Да если бы вы знали, господа, — сотрясал певец окружающее пространство громовыми раскатами, — я когда-то занимался французской борьбой. И сам великий Иван Поддубный пророчил мне блестящее будущее! — Глядя на его могучую фигуру, охотно верилось, что он способен положить на лопатки даже медведя. — А уж с таким экземпляром я и так справлюсь без труда!

Сарычев с интересом посмотрел на оперного певца. Он и впрямь был хорош статью. Такой колоритный экземпляр человеческой породы мог бы запросто украсить арену цирка, поднимая тяжести. А он, смотри-ка, как устроился — арии распевает.

— Как же тебе удалось-то его скрутить, батя? — улыбаясь, обступили милиционеры артиста.

Толстяк им нравился все больше.

— А как только они к выходу-то побежали, — продолжал сжимать артист шею жигана, — так я за этого сразу ухватился, у самых дверей сцапал.

— Ты бы, батя, его отпустил немного, — посоветовал Сарычев, — а то еще задушишь ненароком в своих объятиях. Вон он как, бедный, посинел.

— Вот что, господа, — повернулся артист к Сарычеву, распознав в нем старшего. — Я вам его передаю, а вы делайте с ним все, что вам заблагорассудится, — и оттолкнул от себя полузадушенного жигана.