Андрей Воронин - Спецназовец. Власть закона

Сквозь рев моторов послышался частый грохот очереди, склон по левую руку вспенился длинной цепью пылевых фонтанчиков, которая пробежалась параллельно дороге и иссякла, обогнав скачущий по ухабам джип на пару метров. Еще одна кустистая пылевая стена выросла справа, окатив сидевших в джипе градом мелких камешков. Быкову оцарапало щеку; он свирепо выругался, но стрелять не стал, что, на взгляд Юрия, заслуживало удивления: Данилыч был не из тех, кто сдается, даже если капитуляция представляется единственным выходом из положения.

Еще одна очередь легла прямо по курсу, так что, проскакивая сквозь вздыбленную ею пылевую тучу, Юрий едва не слетел с дороги в условиях нулевой видимости. У него за спиной, в кузове, снова начала хрипеть и улюлюкать рация: Данилыч то ли решил помереть с музыкой, то ли хотел вступить с экипажами вертушек в переговоры. И то и другое представлялось бессмысленным — как, впрочем, и стрельба по бронированным боевым машинам из устаревшего танкового пулемета, которую Юрий ожидал от Ти-Рекса.

Дорога нырнула в узкую щель между двумя крутыми, иссеченными трещинами, слоистыми от эрозии каменными лбами. Вертолетам пришлось резко набрать высоту; миновав опасный поворот, Юрий на время потерял их из вида. Пользуясь короткой передышкой, он бросил быстрый взгляд направо. Даша сидела, вцепившись обеими руками в приваренную к передней панели металлическую скобу и изо всех сил зажмурив глаза. Юрию захотелось что-нибудь ей сказать, но он не знал что: то ли обозвать дурой и напомнить, что сама набилась в компанию («Вот, наверное, что означает выражение “дура набитая”», — подумал он мимоходом), то ли попросить прощения за то, что вовремя не послал их с Данилычем ко всем чертям и позволил ввязаться в это безнадежное, самоубийственное предприятие.

Пока он колебался, время, отпущенное на разговоры, истекло. Скалы остались позади, слева опять потянулся склон — уже не такой крутой, зато, как противотанковыми надолбами, утыканный крупными каменными обломками, — а справа, в каком-нибудь десятке метров от дороги, обнаружился край плато, за которым далеко внизу, насколько хватал глаз, расстилалась подернутая мутноватым знойным маревом саванна с темными пятнами растительности. Вертолеты тоже были тут как тут — хищно спикировав сверху, пристроились справа и слева и пошли на бреющем полете, чуть отставая от машины, так что поднятая лопастями пыль практически полностью скрыла дорогу.

— Чердак, я Мельница, — неожиданно раздался из динамика рации искаженный помехами голос. — Цель на предупредительные не реагирует, продолжает движение. Прошу разрешить огонь на поражение!

Пилот говорил по-русски, но вспыхнувшая было радость от нежданной встречи с земляком так же быстро угасла. В здешних краях девяносто процентов пилотов общаются друг с другом на языке Тургенева и Толстого, что не мешает им честно выполнять свои обязанности, сполна отрабатывая полученные от нанимателей деньги. Радоваться было нечему; напротив, по зрелом размышлении перспективу быть убитым в Африке русским вертолетчиком можно было расценить как злую и, увы, последнюю шутку судьбы. И потом, что с того, что летчик — русский? На протяжении последних десяти лет Юрия сто раз пытались убить, и были это именно свои, русские люди — если и не чистокровные русаки, то, как минимум, граждане Российской Федерации. Якушев платил им той же монетой, так что в теперешней ситуации, пожалуй, присутствовала определенная логика: столько лет воевать с соотечественниками и погибнуть от руки африканца было бы не совсем порядочно по отношению ко всем, кого он перестрелял за эти годы.

— Успеешь позабавиться, — прохрипел в ответ командир звена, откликавшийся на позывной «Чердак». — Дай еще одну предупредительную. Как понял меня? Прием.

— Понял тебя, Чердак, даю предупредительную.

Новая очередь легла в опасной близости от машины, заставив Юрия инстинктивно крутануть руль в противоположную сторону. Кабину заволокло густой пылью, по железному борту с лязгом забарабанил разбрасываемый крупнокалиберными пулями щебень, левая пара колес запрыгала по крупным острым камням обочины. Передний бампер с лязгом и скрежетом чиркнул по большому обломку скалы, машина опасно накренилась на крутом склоне, и Юрий почти вслепую вернул ее на дорогу.

— Чердак, я цель! — неожиданно заговорил за спиной у Якушева Ти-Рекс. — Как слышишь меня, Чердак? Повторяю: я, мать вашу, твоя цель! Предупреждаю: еще один выстрел — и я вас обоих мехом внутрь выверну!

— Наши, что ли? — удивленно прохрипела рация голосом того пилота, которому не терпелось открыть огонь на поражение.

— Ну и что? — выдал вполне предсказуемый ответ хладнокровный Чердак. — Мало ли в Бразилии педров? «Духи» на Кавказе тоже по-русски чешут, так что мне, целоваться с ними из-за этого? Джип, я вертушка, — подпустив в голос командного металла, заговорил он, явно обращаясь к беглецам. — Приказываю остановиться, в случае неповиновения открываем прицельный огонь! Как поняли меня? Прием.

— Я-то все понял, — перекрывая адский шум, проорал в микрофон Быков, — а вот ты, я вижу, ни хрена не понимаешь. Отвали, по-русски тебе сказано, а то намну бока, как тогда в Урус-Мартане!

Рев двигателя и железный клекот винтов усилились до почти нестерпимого предела. Даша вцепилась руками в поля норовящей улететь панамы, попутно зажав ладонями уши; дышать стало невозможно — воздух теперь процентов на девяносто состоял из пыли, — а уж разговаривать и подавно. Один из вертолетов прошел над машиной так низко, что Юрию захотелось пригнуться: казалось, одно из колес шасси вот-вот заденет макушку. Быков похлопал его по плечу и сделал красноречивый жест, предлагая остановиться. Совет был излишним: вертолет уже завис в метре над землей прямо по курсу, винты продолжали гнать навстречу джипу целые тонны красной пыли, и продолжать движение не было никакой возможности, даже если не принимать во внимание маячившие в самом сердце пыльной бури многочисленные, начиненные верной смертью широкие дула.

Юрий выжал сцепление, поставил рычаг коробки передач в нейтральное положение, надавил на тормоз и, освободив, таким образом, руки, сразу прикрыл рот и нос панамой. У него имелись кое-какие догадки по поводу причин странного поведения Романа Даниловича, но он суеверно гнал их прочь, боясь поверить в такую нежданную удачу.

Вертолет поднялся в воздух и завис на месте, слегка покачиваясь. От поднятого винтами сильного ветра по воде побежала мелкая рябь. Вода была мутная, изжелта-зеленая и с виду казалась глубокой, хотя на середине реки глубина едва ли достигала полутора метров. Ближе к ней растительность по берегам меняла окраску, становясь из золотисто-рыжей сочно-зеленой, и лишь дорога оставалась прежней — неровной полоской красной глины с намертво вбитыми в нее россыпями серовато-желтых камней.