Николь Руссо - Золотой Легион

Батальонный врач остановил кровь, перетянув обе ноги выше ран специальными жгутами. Но, судя по его неторопливым движениям, особой надежды на выздоровление раненого он не питал.

Альварес подошел к искалеченному телу. Стоящий на коленях доктор поднял глаза и грустно покачал головой. Видимо, жить этому трусу оставалось недолго.

Рохас пытался приподняться. Хватал руками края брезента и лихорадочно приговаривал, заглядывая тингу в глаза: «Спасите меня, вылечите! Сделайте что-нибудь! Я все расскажу! Про это место все расскажу. Там есть пещера!..»

Альварес крепко задумался. «Лезть в пасть к партизанам, пытаясь выполнить мифическое задание, пусть и данное самим Мессерером – явное самоубийство», – рассуждал про себя наемник. «Двое из бойцов ранены, этот безногий наверняка скоро сдохнет. Куда идти – неизвестно. Полный бред! Кажется, пришла пора покидать эту прекрасную страну», – решил он для себя.

В Мансанильо у него было кое-что припрятано. Камушки, ворованные драгоценности, золотишко. Одним словом, на первое время хватит. Сесть на корабль до Ямайки или Гаити – не проблема.

«Но этот мешок с кукурузой стал уж очень болтлив, надо заткнуть ему рот», – спохватился он, взглянув на раненого.

Тем временем Рохас, видя, что командир думает о своем и не реагирует, пытался привлечь на свою сторону военврача: «Доктор, вы будете богатым, очень богатым! Я все расскажу!» – взвыл толстяк, глядя в небо и сжав в кулаки края брезента.

– Не расскажешь, – спокойно произнес Альварес и спустил курок.

Усмехнулся про себя, что спас несчастного от участи жить беспомощным. Он же так этого боялся!

Легкий дымок, вьющийся из дула «кольта» сорок пятого калибра, казалось, навсегда унес с собой тайну скрытого в горах золота.

Куба, предместье Гаваны

Бухта Мариэль

Апрель 1980 года

Эмилио Рохас брел по краю шоссе. Видавшие виды ботинки взбивали пыльные облачка. Он безразлично смотрел в землю, двигаясь в толпе таких же, как и он сам, желающих покинуть этот остров навсегда. До порта Мариэль оставалось еще чуть больше километра, но уже было видно, что людей прибавилось! Идущих постоянно обгоняли машины, велосипедисты. Рядом по остывшему к вечеру асфальту люди катили самодельные повозки с колесами из шарикоподшипников. Все страждущие были нагружены котомками, узлами, чемоданами. Кто-то даже умудрялсяь погрузить с собой какие-то цветы в горшках и прочую домашнюю дребедень.

Некоторые не выдерживали тяжелой ноши и, подумав, бросали, по их мнению, не очень нужное добро. Прямо на дороге, на обочине или в канавах на глаза то и дело попадались самые разнообразные вещи. Разбитое зеркало в широкой раме, красивая инкрустированная тумбочка, самодельный детский самокат…

«Вот, глупые», – подумал Эмилио. «Неужели они думали, что смогут увезти с собой в Америку все это барахло?»

Сегодня утром, услышав по радио ошеломляющую новость, что Правительство республики разрешает всем желающим совершенно свободно покинуть остров, он не ждал ни минуты. Решение пришло мгновенно, и будущий эмигрант сразу же метнулся собирать вещи.

Да и собирать-то особо было нечего. Все умещалось в один маленький рюкзак. Наполняя его, он просматривал каждую вещь. Потом или засовывал ее внутрь, или отбрасывал прочь. Собираться было не очень удобно. Левая рука его была покалечена, на ней не хватало двух пальцев. Край рюкзака приходилось все время одергивать, чтоб держать открытым.

С этой страной его почти ничего не связывало. Эмилио через несколько лет исполнится сорок, но никто до сих пор не называл его «Синьор Рохас». Все кричали не иначе, как «Эй, Эмилио».

В детстве одна сумасшедшая девчонка покалечила его, отрубив мачете два пальца. Из-за этого уродства его дразнили обидным прозвищем «tres Dedos». Трехпалый.

Он сильно злился еще из-за того, как это произошло. Фактически, его родной отец подставил его под удар. Он укрылся Эмилио, как щитом, от удара предназначавшегося ему самому. Сын затаил злобу и твердо решил отомстить, когда вырастет. Но папику повезло. Примерно через год после тех событий он сгинул. Уехал куда-то с угрюмыми военными, да так и не вернулся назад. Это было давно, еще до Революции.

А обиднее всего, что порушила все его планы на будущую красивую жизнь девчонка! Йоханна, кажется, ее звали. Конечно, можно было соврать всем, что пальцы перебило осколком снаряда при бомбежке, например. Тогда бы он стал чуть ли не героем! Или он потерял их, обороняясь от бандитов, или, может, спасая старушку во время урагана.

Но тогда после Революции всем стали выдавать новые документы и переписывать население. Члены комиссии смотрели так пристально и сурово, что сказать неправду он не осмелился. А потом было уже поздно. На него и так косо поглядывали, как на сына полицая «врага Революции». Да и у папани там была какая-то темная история, когда они жили в горах. Он старался не вспоминать те времена.

Последующие годы ничего хорошего ему не принесли! Калека не мог стать ни водителем, ни военным. Уродство закрыло ему пути в медицину, мореплавание, да и еще массу возможностей Эмилио потерял вместе с этими двумя пальцами.

Да и клеймо «сын полицая» было несмываемо. Его обходили стороной приличные девушки. Даже большинство парней общались с ним неохотно. Еще свежи были воспоминания о тех годах, когда полиция «наводила порядок» на улицах, разгоняя дубинками демонстрации, бросая в «кутузку» любого, кто хотя бы косо посмотрел на стражей порядка.

Почти все соседи, где бы не приходилось жить, провожали его тяжелыми взглядами, и сразу после его ухода начинали о чем-то шептаться. Ведь к моменту, когда колонны во главе с победившим Фиделем и его сторонниками впервые прошли по улицам Гаваны, ему было уже около шестнадцати лет!

И все окружающие законно полагали, что к этому возрасту можно уже было сообразить, где добро, а где зло. И если парень активно не «встал на защиту Революции», значит «бананчик гниловат», и относиться к нему надо осторожнее.

Так он и рос, озлобленный на весь мир и на судьбу. В школе он отучился всего три класса, доучиваться позднее не захотел. На работу хорошую рассчитывать тоже не мог. Скитался почти по всей стране. Подрабатывал на фермах, таская вонючие тачки с навозом. Убирал на птицефабриках, чистил лошадей. Одним словом, всегда был на подсобных работах. Переезжал из города в город. Как только им начинал интересоваться Комитет Защиты Революции, он старался сменить место. Так нигде надолго и не задержался.