Андрей Дышев - Сердце волка

– На том, что я связался с шарлатанами.

– Да! – щелкнул пальцами профессор. – Я скажу вам честно: вы производите впечатление умного человека. В этом вопросе можете на меня положиться, я никогда не ошибаюсь в людях.

– Я очень тронут, – сдержанно поблагодарил я и слегка поклонился.

Профессор пропустил мою иронию между ушей и продолжил:

– И потому я был горько разочарован, когда понял, что вы заодно с этими вопиющими дилетантами, этими школярами, этими недорослями, возомнившими о себе бог невесть что!

Я уже смотрел на профессора с любопытством.

– Да будет вам известно, – с жаром продолжал профессор, – что генуэзский дож [1] Дож – в 14–18 вв. глава Генуэзской республики, который избирался пожизненно. ни за что, ни под каким предлогом не утвердил бы оправдательного приговора консулу на основании того сомнительного манускрипта, который эти невежды нашли во вшивом частном архиве Мадрида. Посудите сами, милейший, это же конец пятнадцатого, начало шестнадцатого веков! Генуя находилась в состоянии войны с Испанией, и ничто, никакие адвокатские ухищрения не могли бы спасти честное имя консула, уличенного с тайных связях с влиятельной испанкой! Его счастье, что он погиб задолго до этого суда.

– Безусловно! – согласился я, ровным счетом ничего не понимая.

– Вот видите! – обрадовался профессор. – Вы сами, кажется, приходите к правильному выводу.

– Вы, прямо-таки, ясновидящий! – польстил я.

– Так смелее же! Сформулируйте то, что уже должно быть ясно пятилетнему ребенку!

Опасаясь, как бы профессор в запальчивости не схватил меня за грудки, я на всякий случай отошел от него на шаг.

– Ну-у, – протянул я, лихорадочно стараясь понять, что Курахов от меня хочет. – Вывод, естественно, однозначный… Правильнее было бы сказать, что в этом вопросе все ясно, как днем…

– Правильно! Правильно! – на удивление высоко оценил мои познания в истории профессор. – Все ясно, как днем: никаких сношений у последнего консула Солдайи [2] Так в XV веке назывался город Судак. Христофоро ди Негро с графиней Аргуэльо не было и быть не могло. Все это легенды, лженаучные представления о жизни вельмож генуэзских колоний.

– В самом деле! – пробормотал я. – Какая, право, глупость, полагать, что…

Профессор оборвал мои потуги выразиться умно, взял меня под руку, прижался к моему плечу и горячо зашептал:

– Так объясните это, милейший, своим подельщикам, этим варварам и двоечникам, в особенности Уварову, неизлечимо страдающему высоким самомнением! Объясните им, что негоже опускаться до того, чтобы копаться в вещах своего учителя. Обещаете?

Я проникся таким благоговеющим уважением к профессору и его познаниям, что с огромным трудом посмел огорчить его:

– Я бы с радостью, Валерий Петрович! Но вся беда в том, что я не знаю, о ком вы говорите.

Профессор вмиг оттолкнул меня от себя. В темноте я смог увидеть лишь, как гневно блеснули в свете луны его глаза.

– Что значит, вы не знаете, о ком я говорю? Вы все продолжаете упорствовать? Вы же только что ехали с ними на машине!

– Клянусь вам, что я оказался там случайно, и знать не знаю ваших двоечников, и не имею никакого отношения к обыску в вашем номере!

Профессор помрачнел. Глядя себе под ноги, он неторопливо прошелся по тропе вперед-назад, потом встал напротив меня, смерил долгим взглядом и холодно произнес:

– Но у вас же есть запасной ключ от моего номера!

– Да, есть. Но это еще не говорит о том, что я причастен к обыску.

– А что вы делали у моих дверей во время обеда?

– Искал следы, которые мог оставить преступник.

– Вас кто-нибудь об этом просил? Вы уполномочены вести расследование?

– Меня просила об этом Марина.

– Марина? – удивился профессор, и мне показалось, что упоминание о падчерице было ему неприятно. – Но я, собственно, не просил ее об этой услуге.

– Она мне сказала, что вам угрожали, пытались шантажировать, и вы нуждаетесь в защите.

Кажется, профессор не ожидал, что я был настолько осведомлен в его делах. Он надолго замолчал, подобрал с земли сухую веточку и стал нервно постукивать ею себя по ноге.

– Хм-м, Марина, – произнес он, глядя в море. – Она, конечно, девочка хорошая, но иногда проявляет излишнюю активность и инициативу. Вся в мать… Так что она вам сказала?

Он повернулся ко мне. Я понял, что разговор переходит в выгодное мне русло. Кажется, я знал то, о чем профессор предпочитал не распространяться.

– Она мне рассказала, что в Киеве вам угрожали по телефону, – повторил я. – Требовали от вас какие-то исторические документы.

– Болтун – находка для шпиона, – резюмировал Курахов. – А почему она рассказала об этом вам?

– Когда-то я возглавлял частное сыскное агентство.

– Ах, вот оно в чем дело! Значит, вы – сыщик?

– Бывший сыщик, – уточнил я.

– И никаким образом не связаны с этими, так сказать… Впрочем, мне и так уже ясно, – за меня ответил Курахов. – Я вас не разглядел. В истории вы, действительно, полный ноль.

– Но, может быть, не совсем полный, – чувствуя себя задетым, попытался возразить я.

– Полный, милейший, полный! – заверил меня профессор. – Впрочем, вы должны быть этому только рады, так как ваша неандертальская ограниченность в вопросах истории стала для вас же неопровержимым алиби… Что ж, тем лучше. На этой оптимистической ноте и завершим нашу, так сказать, полуночную беседу. Заявлять в милицию о случившемся я не буду, от нее мало толку. Ваши сыскные потуги прошу приостановить, я в них не нуждаюсь. И впредь все вопросы, касающиеся меня, решайте со мной, а не с Мариной.

Он, в самом деле, намеревался подвести черту под нашим разговором, но я еще не выяснил главного: что он успел увидеть до того, как окликнул меня из-за дерева.

– Извините, Валерий Петрович, – произнес я, – но приостановить свои сыскные потуги, как вы сказали, я не могу.

– Что?! – Курахов вполоборота повернулся ко мне. – Что значит – не можете? Я не желаю, чтобы вы совали нос в мои дела! Слышите? Я не нуждаюсь в ваших услугах! Потрудитесь забыть о том, что произошло.

– Профессор, речь уже идет не о ваших делах, а о тех, которые касаются лично меня.

– Хулиганство в моем номере никак не может касаться лично вас.

– Хочу напомнить, что сегодня пострадал не только ваш номер.

– Правильно! – со злой улыбкой ответил профессор. – Вот и занимайтесь только этим номером! И чтобы я вас не видел под своими дверями!

– Неужели вы не понимаете, – теряя терпение, громко, почти криком, сказал я, – что все это – дело рук одного человека или одной группы людей!

– Что – "все это"?

– Обыск в вашем номере, – стал перечислять я, не сводя глаз с лица Курахова. – Ограбление номера молодоженов. И, наконец…