Дмитрий Пейпонен - Бронзовый ангел над океаном

Натка вздохнула, расправила складки юбки, коснулась пальцами серебряных лепестков.

Горячие… Натка погладила стебель, листочки этого огненного цветка, и стала вглядываться в имена на черном, с льдистыми прожилками, мраморе.

Она пыталась представить себе этих девочек, какими они были, что любили…

Имен было много…

Натка скользнула пальцами по холодному мрамору, чувствуя подушечками вырезанные буковки, словно пытаясь прочувствовать, какие люди стоят за золотыми этими письменами…

Перед плитой, рядом с розой, лежали две алые гвоздички. Здесь всегда лежали цветы. Кто и когда приносил их – никто не знал, но цветы лежали почти всегда.

Натка погладила резные кроваво-красные, особенно яркие и такие живые на фоне черного мрамора, лепестки…

Гвоздички были теплыми и нежными на ощупь, Натка провела еще раз, едва касаясь, любуясь этими незатейливыми цветочками…

–Как кровь. – Подумала она. – Кровь на черном камне…

Натка снова начала вчитываться в имена.

Про многих она читала, тут же, рядом с плитой, на подставке, лежала Книга Памяти, в которой о каждой из погибших было написано подробно, были их фотографии. Натка часто читала эту книгу в тяжелой черной обложке, пристально вглядываясь в такие молодые, красивые, чаще всего, улыбающиеся девичьи лица.

И сейчас, бегая глазами по мрамору, она видела имена, некоторые из которых стали ей знакомы, она тут же вспоминала фотографии, узнавала, и едва кивала им, как знакомым…

«Куда угодно – только не в Черную Дверь» – вспомнила Натка мрачную поговорку, которую часто произносили курсантки.

В полированной поверхности мрамора Натка видела свое отражение – и казалось ей, что вторая Натка, перейдя через грань реальности, знакомится сейчас с девочками, которые навсегда останутся молодыми и красивыми…

–Сестры…– выдохнула Натка, снова касаясь золотых букв. Она подумала вдруг, что сейчас сидит у алтаря, и святые ее – погибшие девочки… Сестры… Ангелы… Только святые эти не просят ни молитв, ни подношений, ни преклонения коленей – они просят лишь одного – чтобы она, Натка Соловей, всегда была достойна прийти в их храм, коснуться серебряных лепестков их огненной розы, читать их святые имена… Она думала о том, что только что сама для себя придумала самую правильную и самую честную религию, с честными и такими красивыми святыми… с ангелами…

Натка вздохнула, еще раз коснулась холодного мрамора, горячих лепестков серебряной розы и шелковых и нежных, красных гвоздичек и встала в полный рост.

–Сестры… – шепнула она. – я не предам вас… Никогда… Обещаю…

И Натка, стремительно повернувшись, вышла из музея…

И только эхо ее каблучков еще несколько мгновений отражалось от холодного мрамора Черной двери, заставив всколыхнуться язычок пламени в серебряном цветке…

…День шел своим чередом. Натка подгадала, чтобы пообедать вместе с девочками, за полдня она успела соскучиться по ним.

Она сидела за столом, подперев голову рукой, и любовалась своими подругами, сердце ее наполняло тепло.

А Машка опять устроила цирк.

Натянув на голову салфетку наподобие платочка, она противным блеющим голосом начала распекать Лику за то, что та плохо ест:

–Ой, внученька, совсем взбледнула ты что-то, кушать надо больше, сил набираться, чтобы не падать больше на полосе, не ронять в грязь автомат, чтобы бабушке не пришлось потом на карачках, аки свинье, ползать и доставать его оттуда. А ты что, голуба, думаешь – пензия у бабушки такая, чтоб каждый раз юбки новые покупать, да туфли менять, грязью изгвазданные? Ты что это, ясочка моя, кушай давай, кушай, моя яхонтовая, поправляйся, будешь жииирной, тооолстой, в грязи тонуть не бууудешь… – и Машка, набрав в ложку гречневую кашу с огромной горкой, попыталась поднести ее к Ликиному рту.

–Машка! – Светка отвесила подзатыльник «бабушке». – Дай поесть спокойно, от смеха в горло не лезет ничего!

–Светлана! – вмиг сменив личину, Машка загундосила в нос, усуконив физиономию до предела. – Я из вас эту дурь вышибу! Развели тут бабский политес! Потрудитесь проявить хоть толику уважения к возрасту! Проявите, закрепите и зазерните!

Тут уж грохнули все, мгновенно узнав Валеника в Машкиной клоунаде.

Натка смеялась до слез, с любовью глядя на представление Машки, догадываясь, что именно для нее сейчас кривляется эта красноволосая оторва, и от этого ей становилось еще теплее.

–Соловей! – вперив в Натку свои глазищи, вдруг опять сменила тон и голос Машка. – Ты почему развалилась, как площадная девка? – и все опять грохнули, узнав Викторию Никоновну, преподавателя по сценическому движению и сценической речи. – Ну, кто так изображает радость, Соловей? Что это, бог ты мой? Вялые руки, никакая спина! Фу, Соловей, фу и фу! Не вееерююю!!! Соловей, немедленно покажите мне необъятное, всепоглащающее, вселенское, дистиллированное и рафинированное счастье, немедленно! Слышите, не-мед-лен-но! Иначе, Соловей, я с прискорбием вынуждена буду отправить вас на кросс! И тогда, пробежав законные свои шесть километров, вы поймете, что значит… – Машка осеклась и торопливо стянула с головы салфетку. – Здрасьте, Анна! – сказала она и, как ни в чем не бывало, начала с серьезной миной есть котлету.

В столовую, улыбаясь, вошла Анна.

–Маша! – обратилась она к Машке.

–А?

–Я надеюсь, когда я выйду, ты покажешь меня так же похоже, как остальных преподавателей?

–Вы о чем? – невинно хлопая ресницами, Машка вытаращила сияющие непониманием глаза. – Ем я, никого не трогаю.

Все опять засмеялись, включая Анну.

–Ох, Мария, Мария… – покачала головой куратор Наташи, – твою бы энергию…

Она подошла к столику и положила перед Наткой конверт.

–Письмо тебе, Натка! – тихонько сказала она и быстро вышла, подмигнув Машке у самой двери.

–Я надеюсь, когда я выйду, ты не будешь скакать от счастья, как ненормальная? – подражая Анне, спросила Машка у Наташи.

Смех опять прокатился по столикам.

Натка улыбнулась и взяла конверт в руки, быстро прочитав адрес.

–От Дяди Сережи! – сообщила она, расплываясь в улыбке.

–Ну, Мурашки, все тебе сегодня в кучу! Прямо настоящий день рождения! – в Машкином голосе проскользнула зависть.

Вообще, письма были очень редки в училище – некому было писать девочкам письма…. Пожалуй, только Зинка, которой пару раз написала ее подружка, кроме Натки, еще получала письма.

– Читай уже скорее! – заерзала Машка.

– Я потом, – тихо сказала Натка и положила конверт рядом с собой.

– Кузнечик, дай бумажку, в туалет сходить! – ухмыляясь, бросила Зинка.

– Заткнись! – бросила Света, даже не взглянув. – Глаза выдавлю…

Зинка съежилась и уставилась в тарелку.