Лев Пучков - Шесть секунд до взрыва

Да, это аморально и, возможно, просто подло – делить страсть с женщиной из враждебного племени в то время, как его представители похитили твою жену. Но ведь об этом никто и никогда не узнает…

Вернувшись на хаус, я обнаружил, что пробыл в доме Айсет четыре часа. Однако! Тэд не спал – он был сильно пьян и что-то записывал в свой блокнот, беспрестанно хихикая и пожимая плечами.

Заметив мое присутствие, коллега некоторое время таращился на часы, затем погрозил мне пальцем и резюмировал:

– Ти есть тех… тех… О! Ти есть мудакххх, май френд. Май джеппа – джем-джем…

– Очко жим-жим, – поправил я и плюхнулся на свое спальное место в углу. – Скоро научишься выражаться в полном объеме. А чего пьян? Переживал?

– Конечно, переживал, – Тэд погасил аккумуляторную лампу и рухнул на кровать. – Тебя нет более четырех часов. Мало ли что могло случиться? Ты никого там не убил?

– Пока нет, – успокоил я. – Но, очень возможно, скоро убью. Спи давай, завтра нам придется делать визиты и любопытствовать, как там себе поживают отдельные особи с туманным военным прошлым. Точнее, уже сегодня. Спи…

– Настоящий вайнах все сделает, чтобы уважить гостя. Горские обычаи предписывают расшибиться для него в лепешку. У нас даже кровного врата, если он ночью постучался в твой дом и попросил ночлега, нельзя прогнать – положено приветить и пустить в дом. Так и переведи, – распорядился хозяин, слегка тряхнув костяными четками. Я переводил, Тэд, как обычно, записывал и пускал слюни, давя косяка на богато накрытый стол. Ему приходилось трудновато: пока хозяин разглагольствовал, я умно кивал и ел, затем вытирал рот и переводил. Получалось вполне сносно. А Тэд непрерывно записывал и пялился на хозяина: воспитанный европеец не станет жрать, когда собеседник пристально смотрит в глаза и повествует о глобальных проблемах. Ну а я – не европеец, хочу есть и ем. Наконец хозяин соблаговолил заметить, что один из гостей облизывается в то время, как второй вовсю наворачивает, и спохватился: – Покушайте, покушайте, – медоточиво пропел он. – Потом писать будете – стынет же все.

Я тут же перевел, и Тэд дважды упрашивать себя не заставил. Быстренько отложив блокнот, он принялся резво уплетать сочный шашлык из молодого барашка, запивая это яство домашним вином. Поработав нижней частью лица еще пару минут, я ощутил, что сильно наелся, и привалился к стене, подавляя сытую икоту. Хозяин выдержал паузу, затем не вытерпел и снова начал ораторствовать – слава богу, хоть на нейтральную тему, не требующую активного внимания собеседника, – что-то про местный крутой виноград и достоинства самодельного домашнего вина, которое, по его утверждениям, способно защищать от радиации.

Я наблюдал за говоруном, делая умную рожу и кивая головой. Ну и трепло же ты, Ахмед Шалаев, – двадцать пять минут толкал речи, не давал гостю приступить к трапезе! Ты болтлив, как женщина, хотя мнишь себя воином. А вообще выглядишь ты на все сто: мужественный, солидный. В бездонных черных зрачках светится что-то типа интеллекта. Если тебя не знать, вполне можно подумать, что имеешь счастье общаться с этаким всезнающим горским мудрецом, славным воином, завязавшим с ратными утехами и выбравшим мирный путь. Судя по твоим напыщенным речам, воевать тебе прискучило, и ты решил покончить с этим делом, но – увы! Обстоятельства заставили тебя вместо мирного труда стать командиром отряда самообороны, чтобы защищать мирное село от русских мародеров и иной нечисти, которая пасется на кривых дорогах войны. Да, Ахмед, – вполне можно тобой восхититься, если тебя не знать и видеть впервые.

Но я тебя знаю… Если разобраться, я в этом свинарнике, наверно, каждую собаку знаю. Или каждого шакала – стоит только память поднапрячь да припомнить обстоятельства и время. Ну, разумеется, без меча я бы тебя не вспомнил, мало ли вас таких. Вот он, меч, – улика, вещдок, висит себе на ковре, красуется. Горцы любят оружие так же, как и все мужчины мира, только у них эта любовь принимает патологическую форму…

Так примерно я рассуждал, глядя на Ахмеда Шалаева и глубокомысленно кивая в такт его рассуждениям, в то время как Тэд уплетал шашлык.

В июне прошлого года мы меняли «духов» на наших пацанов, находившихся в плену в отряде Салаутдина Асланбекова. Вообще-то «мы меняли» – это сказано слишком сильно – я со своими ребятами был в группе обеспечения. Обмен производили офицеры из специального отделения, которое занимается розыском и обменом, тем не менее без нас такие мероприятия не обходятся.

Процедура несколько затянулась: сначала дожидались какого-то парнишу из ОБСЕ, который непременно желал вести протокол, затем ждали еще трех «духов» – их должны были привезти попозже, что-то там от них фээсбэшники хотели.

Меняли голова на голову, поэтому, когда чеченский полпред узнал, что мы привезли всего 12 «духов», он заартачился и убрался восвояси, заявив, что они будут ждать, когда подвезут еще троих. Мол, уговор дороже денег.

Так вот, мы прождали двое суток и между делом аккуратно разведали окрестности, прилегающие к селу, где должен был состояться обмен, – в надежде, что удастся обнаружить место, где «духи» держат наших, и вызволить пленных безо всякой мены. Такие операции кое-кому удавалось провернуть, было дело.

Двое суток пролетели, подъехали парни с грозненского «фильтра» и сообщили, что этих троих не отдают – что-то они там такое наболтали, из-за чего возвращать их назад не стоило.

Наши менялы сообщили о сложившейся ситуации местной администрации, оттуда послали кого-то к «духам», и к обеду «чехи» подвезли наших пацанов – 12 человек.

– А где еще трое? – поинтересовался подполковник, руководивший обменом. – Вы же приготовили для обмена 15 солдат?

– Голова на голову, – хмуро сообщил старший из боевиков. – Привезете остальных, будут вам ваши солдаты.

Пацан из ОБСЕ немного повозмущался: типа того – какая разница, отдайте троих! Но «духи» заартачились – нет, и все тут.

Медик проверил у наших пацанов половые органы, и пленные в колонну по одному перешли под опеку моих бойцов – худющие, как дистрофики, глаза потухшие, мертвые. Я не заметил даже капельки радости в этих глазах, хотя, по-моему, парни должны были прыгать от счастья в связи с освобождением.

Пленный, который шел последним (парень постарше и покрепче, чем остальные), проходя мимо меня, тихо сказал:

– Запомни их старшого, командир, – хорошенько запомни. Может, пригодится…

Я пожал плечами и очень внимательно изучал личину старшего «духа» – до тех пор, пока они не убрались восвояси. Вообще-то колоритная личность – здоровый, важный такой – и, самое примечательное, за спиной вырисовывался самурайский меч – по виду настоящая «катана».