Олег Маркеев - Оружие возмездия

Древние верили, что существует два Солнца. Дневное светило восходит на заре и прячется за горизонт на закате. Оно дарует свет, тепло и жизнь. Не было и нет места на земле, где бы люди не поклонялись Солнцу. И лишь тайный круг посвященных из поколения в поколение передавал культ Черного Солнца. Оно светит там, в Нижнем мире, куда заказан путь живым. Его жгучие черные лучи пронзают вечную тьму преисподней. Свет его невидим. Черное Солнце не способно дарить жизнь. А его заря станет последним часом нашего мира.

В исследованиях эзотерических аспектов третьего рейха утверждается, что центром тайной политики являлось мистико-эзотерическое общество «Туле». Видные члены нацистской верхушки либо являлись его членами, либо находились под постоянным влияниям членов «Туле». По законам структуры тайных организаций за «Туле» стоял «Германен Орден» («Орден Германцев» — масонская антисемитская ложа). И лишь недавно появились отрывочные сведения, что в недрах «Ордена Германцев» скрывалась еще более законспирированная группа посвященных под названием «Черное солнце».

Свастика — древнейший символ Солнца — стала официальной эмблемой общества «Туле» и государственным символом третьего рейха, но знак Черного Солнца никогда не выставлялся на обозрение непосвященных. Единственное место, где можно его увидеть, это Вевельсбург — центральный замок Черного Ордена СС. Война обошла его стороной, и сегодня любой желающий может беспрепятственно войти под его своды, где некогда отправляли свои тайные обряды высшие посвященные Черного Ордена.

В верхнем зале, так называемом Зале группенфюрера, поражает мрачная символика черно-белого мозаичного пола. Двенадцать лучей исходят из центрального круга, загибаясь в крючья свастики. Это и есть знак Черного Солнца.

Такой же знак я увидел на страницах дневника оберштурмбанфюрера СС, погибшего под Кенигсбергом. Люди, позволившие ознакомиться с этим чудом уцелевшим документом, просили сохранить в тайне имя автора дневника и использовать псевдоним. Они пояснили, что оглашать имя человека, данное ему при рождении, бессмысленно, если неизвестно имя, данное ему при посвящении. А то, что Рейнхард Винер (такое имя дал ему автор) входил в круг посвященных, становится ясно, стоит только прочесть первую страницу дневника, ставшую прологом этого романа…

Историю творят боги и герои, нашедшие в себе силы отринуть все человеческое и превратившие свою жизнь в миф, в подвиг, в Великое делание. Тигль, в котором творится таинство превращения смертного в героя — Орден.

Мы создали наш Черный Орден, потому что с холодной отчужденностью, на какую человек способен лишь в момент смерти, осознали: либо мы принимаем вызов и вступаем в битву за свое будущее, либо вынуждены будем обречь себя на вечное рабство в том будущем, что нам готовит мировая Синархия. Зажатые между кремлевскими марксидами и вашингтонскими хасидами, мы выбрали войну как единственно возможную форму существования в мире, законов которого мы не признаём. Нам пришлось содрать дерн лжи, растущий стараниями продажных писак и фиглярствующих политиканов, разгрести «культурный слой», эти наслоения нечистот мысли, что оставила после себя цивилизация, учившая видеть человека во всех, кроме себя самого, чтобы добраться до скальных пород первичного знания, идущего от богов. И на этой твердыни мы построили свой орденский Замок, в тиши и тайне которого мы посеяли семена новой жизни.

Но кончается наш звездный год, наше солнце погружается во тьму, и парки уже соткали нам погребальный ковер. Скоро Рейх превратится в осажденную крепость — новый Монсегюр. Война солдата рано или поздно кончается. Генералы сдаются в плен, а политики пьют шампанское. Номы, чьей судьбой стал жест, знак, символ, уводящие к иной реальности, стоим выше этой безнадежно проигранной войны.

Нашей подлинной войной была попытка распахнуть врата в абсолютно иное будущее. Это был Эндкампф — Последняя Битва Одина — в максимально возможном виде. Непримиримость религиозных войн прошлого меркнет по сравнению с адским огнем, опалившим наши сердца. Мы выплеснули огненные потоки священной крови Великого жертвоприношения в тщетной попытке растопить Мировой лед. Мы пытались оживить мертвые камни, чтобы от них услышать древние заклинания на давно забытых языках. Мы уже стали ощущать в сгустившемся воздухе дыхание Великих, пробудившихся от векового сна. Но кончается отпущенное нам время… Мы исчезнем, когда рухнут стены нашего Монсегюра. Уйдем, запечатав уста тайной, спрятав под белыми плащами Чашу Огня.

…Мир после Рейха никогда уже не сможет быть прежним. Самим фактом своего появления мы навсегда и необратимо изменили вектор развития цивилизации. В этом мире, управляемом лишь случайностью и роком, мы сами выбрали свою Судьбу. Подобно Встану мы добровольно распяли себя на Древе познания, священном Иггдрасиле, и тяжесть нашей жертвы вновь склонила ось мира в сторону Полярной звезды. Облаченные в черное, мы добровольно пролили свою звездную кровь, мы втоптали себя в грязь и предали проклятию свои имена. Наша жертва принята, и Огненная свастика отныне и навсегда пылает в ледяной мгле, освещая избранным путь в чертоги Валгаллы [1] Валгалла — в древнегерманской мифологии — рай для героев, павших с оружием в руках. С поля битвы их души уносят крылатые девы — валькирии. В Валгалле герои пируют, дожидаясь часа Дикой Охоты, когда бог Один спустится в мир для последней битвы со Злом. .

Будущие герои согреются у наших погребальных костров.

Рыцари в белых одеждах сдвинут камни с наших могил и извлекут Меч — всесокрушающее Оружие Возмездия. Мы оставим им священные руны, которыми они напишут историю. нашей Битвы. Горечь нашего поражения не отравит напитка Бессмертия. У него терпкий вкус Победы и алый цвет Вернувшегося Бога…

Он отчаянно пытался вспомнить ее имя. Почему-то решил, что нужно выкрикнуть ее имя — и она прекратит пытку. Помнил, что ее имя звучало как песня стеклянного колокольчика, дрожащего от прикосновения теплого ветерка. На секунду видение сада, залитого летними сумерками, возникло в сознании так ясно и ярко, что он почувствовал запах разогревшейся за день земли, аромат цветущих деревьев, разлитый в медленно остывающем воздухе, и услышал протяжный нежный звук — динь-дон-динь…

Он вынырнул из забытья и вновь забился в бурлящем кипятке пытки. Ее пальцы, такие прохладные и нежные вначале, что ему казалось — над кожей порхают крылья бабочек, теперь превратились в раскаленные спицы и беспощадно вонзались в тело, выжигая и разрывая внутренности. Он даже не предполагал, что боль может быть такой.