Михаил Серегин - Колыма ты моя, Колыма

– Даша... Дашенька... – бормотал Лопатников. – Хоть бы живая... Хоть бы живая... Дашенька...

Фары приближались. Уже был виден силуэт трелевочной машины, но свет фар слепил глаза, и Лопатников, застывший на пороге зимовья, никак не мог разобрать, сколько человек сидит в кабине, один или двое. Машина подъехала к домику, и фары погасли. Лопатников почувствовал, как у него внутри что-то оборвалось. В кабине был только один силуэт. И явно не женский. Ноги у Лопатникова подкосились, и он медленно сполз по косяку вниз. По щекам его катились крупные слезы, но он даже не ощущал этого.

Дверца «Камацу» открылась, и наружу выпрыгнул Коля Колыма. Он развернулся и осторожно вытащил из кабины тело Даши. Ее красное платье в темноте казалось черным. Колыма с телом девушки на руках подошел к Лопатникову и без сочувствия посмотрел на него сверху вниз. Это был не первый попавшийся блатному в жизни человек, которого погубила жадность.

– Они ее убили, – сказал Колыма. – Если можешь, пойдем, я ее сейчас хоронить буду.

– Они ее убили?! – неожиданно крикнул Лопатников. Его безграничное отчаяние мгновенно сменилось бешеным гневом, который было необходимо выплеснуть. – Нет, это ты ее убил! Если бы она тебя не встретила, то была бы жива! Сука!

– Нет, ее убил ты, – размеренно и внешне совершенно спокойно ответил Колыма, не обратив внимания на оскорбление, за которое правильный блатной должен убивать на месте. – Ее убил ты, – повторил он еще раз. – Своей жадностью, своей ложью, своим расчетом. Прииск был тебе дороже дочери. Ну что – прииск у тебя остался. Владей.

– Ты... Ты... – Лопатников никак не мог подобрать подходящего ругательства. Колыма своими словами попал точно в цель, сказал ему то, о чем сам себе он бы не сказал никогда, потому что в глубине души знал, что это правда.

Рука Лопатникова нырнула за спину и появилась обратно с пистолетом. Но он был слишком слаб. Даже будь он в форме, Колыма сумел бы с ним справиться, а так блатной даже не выпустил из рук тела Даши. Он просто пнул Лопатникова по руке и вышиб пистолет. Никогда Колыма не бил ногами никого, кроме «петухов», но Лопатников для него потерял право называться человеком, и теперь на него правила не распространялись. Бывший начальник зоны, бывший хозяин прииска, бывший отец – Лопатников окончательно осел на землю, застыл. Приступ ярости отнял у него последние силы, и он безучастно смотрел, как Колыма бережно опускает тело девушки на землю и поднимает его пистолет.

– Я мог бы убить тебя прямо сейчас, – сказал блатной все тем же мерным, спокойным голосом. – Но я не буду этого делать. Живи, как сумеешь. Это твое наказание, и ничего круче я бы не придумал, даже если бы очень захотел!

Лопатников не ответил. Впрочем, Колыма и не ждал ответа. Он отошел от зимовья на два десятка шагов, расчистил от веток участок земли, вытащил нож и принялся копать могилу. Копал он долго. Нож – не самое подходящее для этого дела орудие, а яма была нужна глубокая, чтобы до тела Даши не добрались звери. Но через два часа блатной закончил.

Он принес тело девушки к могиле, опустил вниз и, ни секунды не медля, принялся забрасывать ее землей. Закопав яму, Колыма принялся таскать из тайги, со склона одной из сопок, небольшие валуны и выкладывать ими могилу сверху. Камни должны были стать надежной преградой для мелкого хищного зверья. Закончив с камнями, Колыма сделал из трех молодых лиственниц крест. Блатной воткнул его в щель между камнями и повис всем телом, вгоняя поглубже в землю и проверяя, крепок ли. Это было последнее, что нужно было сделать, и Колыма хотел было идти, но вдруг почувствовал, что сейчас нельзя уйти просто так.

Посмотрев на крест, он неумело перекрестился и вслух сказал:

– Не знаю, что нужно говорить. Может, неправильно скажу, но так, как думаю. Ты была хорошим человеком. Все злое было не в тебе, а вокруг тебя. Значит, с собой ты зла не унесла. Так пусть там тебе будет лучше, чем здесь. Покойся в мире... Или с миром... А! Неважно. Прощай, Даша!

Он развернулся и пошел к трелевочной машине. Так и оставшийся сидеть на пороге Лопатников безучастно смотрел ему в спину. Колыма не сказал ему ни слова – он влез в кабину и запустил двигатель. У него были выправленные Нэхату документы – лучше настоящих, было оружие, была кое-какая еда и немного денег. Путь его был в Магадан.

Через сутки после того, как в старательском поселке прогремел взрыв, он уже был пуст. Точнее говоря, не поселок был пуст, а то место, где он раньше находился. Потому что и самого поселка уже не было – только груды мусора, обгорелые развалины на месте бараков да общая могила, в которой лежали почти все его жители.

Утром, когда старатели и охранники проспались, но еще не успели толком прийти в себя и понять, куда подевалось все начальство, почему на месте конторы развалины, и вообще, что тут происходило ночью, на поселок напали якуты. Их было немного – меньше двух десятков охотников, которые вернулись домой и нашли вместо дома пепелище. Они напали неожиданно, пользуясь тем, что охраны в тот момент у поселка не было никакой. Впрочем, если бы охрана и была, якутов это вряд ли остановило бы – охотники, бившие белку в глаз, без труда расстреляли бы часовых. Но так даже этого делать не пришлось. Несмотря на то, что у охраны прииска и старателей был численный перевес и автоматы вместо ружей, якуты почти сразу стали одерживать верх. На их стороне была внезапность, хорошее знание местности, меткость и выгодная позиция – прежде чем начинать стрельбу, они окружили прииск и могли расстреливать разбегающихся людей как в тире.

Пожалуй, якуты перебили бы всех, но среди обитателей прииска нашелся толковый вожак. Он сумел собрать два десятка охранников и старателей, уцелевших в первые минуты боя, и отвести их к складу. Там они засели в относительной безопасности, вооружились до зубов и решили прорываться в лес. Теперь выгоды положения якутов сыграли против них. Когда вся толпа приисковиков ломанулась в одну сторону, поливая все вокруг из автоматов, караулившие это направление три якутских охотника не смогли ничего ей противопоставить. Каждый из них успел выстрелить по разу, ни один выстрел не прошел мимо цели, но и сами они погибли – высовываться из укрытия при такой плотности огня противника было нельзя. Впрочем, не высовываться тоже было нельзя, иначе им не удалось бы забрать с собой никого.

В тыл прорывающейся группе стреляли якуты с противоположной стороны, эти выстрелы свалили еще восемь человек, но десятеро приисковиков сумели прорваться в тайгу и разбежались. А якуты вошли в поселок, добили всех, кто был еще жив, подожгли все, что могло гореть, зарыли все трупы в одной общей яме и ушли. Несколько охотников продолжили погоню за бежавшими приисковиками, остальные пошли на запад, к соседнему селению саха, где кое у кого из них были родственники.