Михаил Серегин - Доноры за доллары

Он многозначительно замолчал.

– И?...

Он положительно любил, чтобы его порасспрашивали!

– Ну, собрал там пару волос с расчески, с десяток щетинок с бритвы... В общем, Ладыгин, тебе осталось только отнести это все своей подружке на предмет детального исследования, тщательного анализа и сопоставления результатов. И вот тогда можно будет почти с уверенностью сказать – жив твой друг или уже нет.

– Все это, конечно, хорошо. Только вот, Юрий Николаевич, в чем дело. Вам, видимо, придется самому заняться этими... анализами, – сказал я, стараясь не смотреть в глаза.

– А в чем дело? Какие-то проблемы? – удивился Чехов.

Я помолчал, думая, как бы объяснить свой отказ заниматься вещественными доказательствами. На ум, к сожалению, ничего не шло. Наконец я решил, что в этом случае совершенно ни к чему придумывать какие-то отмазки.

– Я больше не общаюсь с Мариной, – печально сказал я. Подумал и добавил: – К сожалению.

– Что, в очередной раз что-то не поделили? И мы из-за этого так и не узнаем о судьбе твоего товарища? – прищурился Чехов.

– В конце концов, анализ можно произвести и у вас в лаборатории, – заметил я, понимая, впрочем, что так просто мне от него не отделаться.

– Ну, брат, ты думаешь, что я – всемогущий? У меня, к твоему сведению, знакомых криминалистов нет. А для того чтобы кто-то произвел экспертизу, нужно, по крайней мере, хоть какое-то обоснование для этого. А у меня его нет. Может, у тебя есть?

Он с минуту подождал моего ответа. Потом заметил как бы про себя:

– Так, ладно. Посещение крематория считаю потерянным временем, а найденные людские останки – несуществующими. Потому что никакого толка из них мы извлечь не сможем по причине вздорного характера одного из здесь присутствующих. И что-то мне подсказывает, что это не я. – Чехов в упор посмотрел на меня и поднялся. – В общем, так, Владимир Сергеевич. Я оставляю этот пакет тебе. Что ты с ним сделаешь – выкинешь или пустишь в ход – дело твое. Я пока займусь проверкой персонала. Нужно же, в конце концов, выяснить, причастен кто-то из работников этого вонючего цветка ко всему, что произошло с тобой и твоим товарищем.

Он больше не добавил ни слова и вышел.

Я тупо смотрел на тускло поблескивавший в свете настольной лампы непрозрачный мешочек, значение которого было так велико, и понимал, что для меня он означает и нечто большее, чем просто разгадка тайны.

Я не виделся с Мариной уже месяца два с половиной, а не звонил ей с той самой новогодней ночи. Нельзя сказать, что я ее забыл. По-прежнему не хватало всего, что было связано с ней и ее жизнью возле меня. Но звонить теперь...

Я ходил из угла в угол и не отвечал на телефонные звонки, пока не понял, что если я не воспользуюсь этим удобным случаем, то буду потом долго сожалеть. Поэтому предстояло действовать – и действовать немедленно.

Я набрал номер кафедры криминалистики, где работала Марина. Там мне сказали, что ее сейчас нет – она больна. Подумав еще минут пять, я позвонил Марине домой. Длинные гудки были мучительно долгими, затем наконец что-то затрещало, и я услышал голос Марины – немного сонный и осипший, но по-прежнему родной:

– Да?

– Здравствуй, Марина, – сказал я, с усилием заставляя свой голос не дрожать.

– Здравствуй, – спокойно сказала она, прокашлявшись. И замолчала, предоставляя мне право объяснять причину своего звонка.

– Марина, мне сказали, что ты больна. Вот звоню узнать, как ты себя чувствуешь.

– Спасибо, конечно. Но я не считаю себя достаточно состоятельной, чтобы воспользоваться услугами вашей клиники. Меня лечит мой участковый врач, и я им довольна.

Ну, так я и знал. Опять – сарказм, опять – металл в голосе.

– Да, я понимаю. Только я ж не поэтому звоню. Просто по-человечески узнать, как твои дела. Давно же не виделись.

– Да, давненько, – согласилась Марина.

Слышно было, что ей не очень хочется со мной разговаривать. Зато мне хочется.

– Марина, я вижу, что как мужчина и любовник я тебе больше не интересен. Я на другое и не рассчитывал. Могу я узнать: как друга ты меня воспринимать способна?

– А что?

– Понимаешь, мне нужна твоя помощь и поддержка. Мне не до шуток – с моим приятелем случилась беда. И узнать, насколько эта беда серьезна, можешь помочь мне только ты. И не думай, что я тебя просто использую. Я скучал... – Я постарался выпалить это все как можно быстрее. Если бы она меня перебила, я бы окончательно растерялся.

Она помолчала немного, а потом спросила:

– И что за проблема?

– Вам не кажется, что ваша манера перебиваться кусками на рабочем месте сделает вас пациентом нашей клиники, а гастроскопия – процедура не из приятных, – улыбаясь, она показывала на бутерброд, который Лямзин рассеянно жевал на ходу.

Степан Алексеевич покраснел от смущения. Ему было стыдно, что кто-то из подчиненных застал его за столь прозаичным занятием. Но еще более неудобно было от того, что он не узнал собственную медсестру, с которой сталкивался чуть ли не каждый день.

– Людмила Степанова, если не ошибаюсь? – спросил он, проглатывая последние куски. – Что-то с вами сегодня не так – я вас даже не узнал.

Она расхохоталась, запрокинув голову, и певуче произнесла:

– Ну, что вы, Степан Алексеевич! Это, наверное, от предчувствия весны – кровь бушует. – Она игриво посмотрела на него.

Лямзин уже забыл, когда ему в последний раз строили глазки. Он и не знал, что это так приятно. Она продолжала, подходя поближе и беря его под руку:

– А потому, Степан Алексеевич, я возьму на себя смелость позаботиться о вашем самочувствии. Теперь вашим питанием буду заниматься я. Думаю, коллектив не будет против. – Она повела его вдоль по коридору, и Лямзин с волнением чувствовал, как его локоть прикасается к ее мягкой груди.

«Ого! – подумал он. – Кажется, мне везет».

Он был буквально заворожен ее легкомысленной трепотней и млел от того, что их видят все. Наконец коридор кончился. У поворота Людмила остановилась, повернулась к нему лицом, подошла близко-близко и прошептала:

– Ну, мне пора работать. А вы, Степан Алексеевич, пока подумайте, где мы с вами будем сегодня обедать. Хорошо?

Она сладко улыбнулась, повернулась на каблучках и танцующей походкой пошла по коридору, повиливая своим круглым задом.

Лямзин проводил ее жадным взглядом и почувствовал, что ему не избежать крупных расходов. Он поспешил в свой кабинет, по дороге придумывая, где бы ему занять денег.

Люда между тем завернула за угол, где ее ждал Головлев.

– Я все видел, – уверил он ее. – Ты – просто супер! У нас все получится, несомненно. Старикашка на седьмом небе от счастья, что на его задрипанную личность кинула глаз такая фемина. Как?