Михаил Серегин - Разборки в Японском море

Он вдавил ее лицо в измятую простыню. Валентина издала жалобный стон – крика не получилось. Стремительно Рок овладел Валентиной во второй раз. Потом, словно пиявка, напившаяся крови, откачнулся, упал на спину и тяжело задышал. Валентина, опасавшаяся – едва оказалась на животе, – что Рок воспользуется запретным маленьким отверстием, а потому сконфуженно сжавшаяся вначале, облегченно и благодарно покорилась ему, как только поняла, что Рок собирается идти проторенной тропой. Она принялась всячески понукать Рока, неуклюже обхватывая его руками и шевеля ягодицами. Те подпрыгивали и метались, часто не в унисон основному ритму. Потом уже Валентина встала на колени, и Рок тоже поднялся, поймав ее тяжелые груди и одновременно притягивая ее на себя. Почувствовав приближение оргазма, Валентина, точно обессилев, снова скользнула на живот, увлекая за собой пирата. Стиснутая зубами простыня не дала пробиться истошному воплю, Валентина ограничилась протяжным обмирающим стоном, а потом, когда Рок свалился на кровать, зашлась вакхически-жалобным плачем.

Рок нашарил на тумбочке пачку сигарет, едва не опрокинув бутылку и вазу с фруктами. Он прикурил сигарету и передал ее всхлипывающей Валентине. Она прятала лицо, словно стыдилась столь бурно и откровенно проявленных чувств.

– Ты небось думаешь, что у меня не все дома, – запинающимся голосом произнесла она, и ее голос, так странно и нелепо разбередивший тишину, лишь слегка тронутую накатами моря и ветра, прозвучал каким-то жалким природным анахронизмом, – я-то вижу. Воображаешь себе невесть что, – обиженно добавила она.

– Это твое субъективное мнение, – усмехнулся Рок, попыхивая сигаретой. – Вы, Михеевы, вообще очень похожи между собой – живете в каком-то вымышленном мире.

– Это ты живешь в вымышленном мире, – затянувшись сигаретой, возразила Валентина, – тебя же не сегодня-завтра поймают и в тюрягу посадят, если до того башку не отстрелят.

– Вот теперь я вижу перед собой настоящую сестру Михея, – ухмыльнулся Рок. – Она, как и ее братец, считает свой корабль непотопляемым, а остальных людей – ничтожными придурками.

– Перестань злиться, – миролюбиво пробормотала Валентина и придвинулась к Року.

Ее сексуальная распахнутость нанесла ее самооценке такую рану, что помочь могла только терапия интимной нежности. Она обняла Рока за талию и прижалась губами к его плечу.

– Я не злюсь, – Рок пустил к потолку очередную седую, с сизым оттенком, спираль дыма, – я просто наблюдаю и оцениваю.

– А я думала, что, кроме краба и драк, тебя ничего не интересует, – Валентина поднялась на локте и пристально вгляделась в лицо Рока.

Оно оставалось спокойным, даже непроницаемым.

– Ты сам загнал себя, – после затяжной паузы сказала она, – в угол.

– Жизнь загнала, – вяло возразил он. – И потом, море – это не карцер. Море – это свобода, – с оживлением закончил он.

– Знаю я этот фольклор, – небрежно усмехнулась Валентина,– свобода – это деньги…

Рок нахмурился, его пыл погас.

– У тебя они есть, но ты не свободна, – он перевел ничего не выражающий взгляд с потолка на Валентину.

– Ты намекаешь на брата? – насторожилась она.

– И какая свобода вообще может быть в борделе, в твоем ремесле? – продолжал Рок.

– Брат любит меня, – с ожесточенным упрямством произнесла Валентина, – дело не только в деньгах. Даже если бы я сделала что-нибудь такое… ну, выходящее за рамки, он простил бы. Пожурил бы, конечно, для проформы, но простил, да еще – когда раскаялся бы в своей грубости – чего-нибудь стоящее подарил.

– Этот дворец – не результат подобного раскаяния? – Рок с неожиданной злостью посмотрел на Валентину.

Сейчас она напоминала ему сытую довольную корову, покорную и безотказную, касается ли это удоев или бойни.

– Нет, ты злой, – с укоризной посмотрела на Рока Валентина, – так нельзя.

Рок, который полагал, что стоит Валентине заговорить о своем брате, как к ней вернется вся ее наивная спесь и заносчивость, избавляя ее от стыдливых мыслей о своем сексуальном темпераменте, теперь раздраженно думал о том, как бы отсюда убраться.

Для начала он поднялся и взял из вазы гроздь винограда.

– Поделись со мной, – жеманно просюсюкала Валентина.

Рок взял еще одну гроздь и резко протянул Валентине. Она отстранила его руку с гримасой гневливого разочарования.

– Дикарь и есть дикарь, – передернула она плечами.

Рок застегнул штаны и с недоверчивой ухмылкой взглянул на презрительно взирающую на него Валентину.

– Так бы и простил?

– Он только с виду такой злой, к нему надо подход иметь…

Рок ничего не ответил, он, словно разминаясь, прошелся по комнате.

– Он мне доверяет, – оседлала своего любимого конька Валентина. – Он лучше, чем… -…чем я? – вскинул брови Рок. – Что же ты тогда пригласила меня? Может, жалеешь, что сделала такую глупость?

– Ничуть, – высокомерно проговорила Валентина, – сказать честно, я бы еще раз с тобой встретилась…

– Хочешь обратить меня в свою веру? – иронично спросил Рок.

– Отнюдь, – засмеялась Валентина.

Она тоже встала. В ее глазах мелькнули лукавые огоньки. Когда она обратила к Року лицо, он увидел на нем торжествующее выражение. Валентина отодвинула картину. В полумраке тускло блеснула дверца сейфа.

– Это что, ваша семейная усыпальница? – пошутил Сергей.

– Значит, не веришь, что брат мне доверяет как себе? – игнорируя его насмешливое замечание, с веселым вызовом спросила она.

Рок пожал плечами. Тогда Валентина, открыв сейф и запустив в него обе руки, достала видеокассету. Она вставила кассету в гнездо видеомагнитофона, взялась за пульт. Сияющие мельтешащие линии на экране сменила живая картинка. Вначале из желтовато-оранжевого облака выплыло мясистое лицо Михея, потом лицо еще одного человека. Он заговорил. Рок сразу же узнал его. Узнал он и комнату, где происходил диалог. Камера явила портрет президента, потом государственный флаг, длинный стол, ряд стульев.

– Это какой-то чиновник, – с сомнением сказала Валентина, – брат дал мне эту кассету на хранение.

Михей сидел на стуле и исподлобья смотрел на расхаживающего перед ним субъекта, отвечая на его вопросы с упрямым однообразием и фальшивым смирением человека, знающего, что их снимают.

Рок с любопытством пялился в экран. Кондрашов, а это был он, грозил Михею всеми мыслимыми карами. И тут Михей, как человек, работающий на камеру, завел щекотливый разговор о своих отношениях с неким сильным мира сего. Он бросал гневные обвинения в том, что Кондрашов хочет оттеснить его, Михея, и «крышевать» некоего чиновника. Фамилия не называлась, но Рок понял, что это Луганов-старший.

Потом кадр прервался. Однако не прошло и пары секунд, как на экране снова появился Кондрашов, но уже в неформальной обстановке. Его засняли в бане, окруженного раскрасневшимися девицами, которые без устали хлестали его вениками, заливисто смеясь при этом. Он отпускал плоские шуточки и совсем не был похож на того строгого, принципиального дядю, который беседовал с Михеем в своем кабинете. Дальше началось сплошное непотребство – камера засняла это с плотоядной дотошностью.