Михаил Серегин - Киллер рядом – к покойнику (Сборник)

Так вышло и на этот раз.

Владимир, который не мог нормально выспаться вот уже третьи или четвертые сутки, был огорчен не столько тем, с каким асоциальным контингентом ему придется дышать одним воздухом, сколько тем, что, по всей видимости, не удастся отоспаться и здесь. …При появлении Владимира обитатели камеры медленно слезли с нар. Один из них, толстый упыревидный гориллоид с татуированным лысым черепом, окинул Свиридова коротким недобрым взглядом и проговорил:

– А, бля… в цвет. Где там у нас домино?

– Зачем тебе домино, Череп?

– А Дуньке в зубало вставлю, а то, смотрю, у него грызло такое правильное… все зубки на месте. Работу плохо выполнит… по минетному профилю.

Урки хохотнули.

– Говорят, ты, мил человек, тут по «мокрухе» прописан, – сказало существо неопределенного пола с острым носиком и маленькими крысиными глазками. – Деваху замочил, так, да? Нехорошо это.

– Да зачехли хлеборезку, – буркнул татуированный здоровяк Череп. – Чего с Дунькой базар таращить? Ишь какие булки раскатал, крот! Зажирел.

И он, протянув руку, попытался было хлопнуть Свиридова по заду, но тот быстро посторонился, и пятерня Черепа только хватанула зловонный спертый воздух камеры.

– Вы вот что, – осторожно сказал Свиридов, – дайте мне поспать влегкую… уже третью ночь не удается. Да еще и бодун подколбашивает.

– Да не парься ты, слышь, – сказал Владимиру третий и медленно приблизился к нему. – Выспишься еще. А на Черепа ты не смотри… он совсем темы не просекает.

Этот третий был самого зловещего вида: синее, болезненное небритое лицо, выбитый левый глаз, зубы через один. На своем тощем кадыкастом горле он держал костлявую кисть, больше похожую на куриную лапку, чем на нормальную человеческую руку.

– Вот и хорошо, – сказал Владимир, – тогда кому-то из вас придется уступить мне место.

– У параши свободно, – сказал Череп, а похожий на крысу человечек захохотал, оценив этот венец юмора: параши в камере следственного изолятора как раз и не было.

Владимир вздохнул и, прислонясь к стене, довольно миролюбиво произнес:

– Я смотрю, у тебя, гражданин Череп, сил больше всех… беспокойный ты какой-то: то домино ищешь, то КВН тут устраиваешь, то просто куражишься. От избытка сил, наверно. Так что, я думаю, ты не будешь в претензии, если я лягу именно на твою шконку.

И он без дальнейших разглагольствований, до которых был большой охотник, лег на место Черепа и преспокойно закрыл глаза. До онемевших от изумления Черепа и его крысевидного сотоварища донеслось спокойное дыхание их нового сокамерника. Только третий уголовник, одноглазый, сохранил абсолютное спокойствие, а на его обезображенном лице мелькнула жутковатая улыбка.

Лишь через несколько секунд Череп обрел дар речи. Он яростно, со свистом, выдохнул воздух из могучих легких, а потом, полыхнув на Владимира испепеляющим взглядом маленьких оловянных гляделок, перевел взгляд на одноглазого:

– Слышь, Есип… можно я его…

– Ну что ж, поучи, – спокойно согласился одноглазый, – а я посмотрю, каков из тебя учитель.

Крысевидный снова захихикал.

Получив разрешение, Череп двумя широкими шагами преодолел расстояние до Свиридова и, схватив Владимира за горло, что есть силы сжал пальцы и потянул на себя…

Владимир подался с неожиданной легкостью, как будто ничего не весил. Более того, создалось впечатление, что его тело спружинило и само подалось в сторону Черепа, да так, что лоб Владимира угодил прямо в плоский обезьяний нос уголовника.

Хрустнули хрящи, Череп взвыл и разжал пальцы на горле Володи. И тут же получил от Свиридова, находящегося от него вполоборота, удар такой силы и точности, что не успел издать и звука… Чавкающий звук издал только его лысый татуированный череп, который принял на себя стремительный выпад Владимира.

Вот, скажем, Витька Доктор мог бы много рассказать о таких ударах в голову, благо один из них преспокойно уложил центнер с гаком его туши на травке в дорожном кювете. …Урка Череп отлетел так, словно его приложили по меньшей мере оглоблей, а если судить по последствиям – то и бревном. Его лицо тут же обильно залилось кровью – по всей видимости, Владимир проломил ему голову.

– Нехорошо беспокоить спящих, – хрипло сказал Владимир, рассматривая разбитые в кровь костяшки пальцев на своей правой руке.

Крысовидный тип издал дребезжащий гортанный крик, с которым воинственные племена обезьян объявляют о своих агрессивых намерениях, но вместо движения вперед попятился назад, а его сероватые обломанные ногти царапнули стену камеры.

Одноглазый засмеялся неприятным дребезжащим смехом, но вмешиваться не стал, и Владимир снова улегся на нары.

На крик крысовидного зека не замедлили явиться менты: в замке заскрежетал ключ, и двое вооруженных резиновыми дубинками сержантов ввалились в камеру.

Один из них, профилактически вытянув дубинкой продолжающего скулить у стены СИЗО крысовидного, ткнул ногой в бок Черепа и спросил:

– В чем дело?

Свиридов аж приоткрыл глаза: лично он был уверен, что сейчас его стащат с нар и будут метелить на общих правах с «Крысой» и одноглазым. А тут…

– Он хватал меня за горло и вообще вел себя как в детском саду, – произнес он.

– Ага… твоя работа, Свиридов? А ну-ка поднимайся, пойдем. Вставай, вставай с лежбища своего!

– Куда? В карцер, что ли?

– В одиночку тебя отправим, раз не умеешь себя вести, – грубо, но беззлобно сказал сержант. – Поднимай задницу! А этого… этого в медчасть надо. Ишь как башку рассадил… …Гостеприимная «пресс-хата» для Владимира Свиридова провалилась.

Судебный процесс по делу о похищении и убийстве Елены Котовой начался через месяц после ее похорон.

На первом же заседании суда Владимир подтвердил свои показания, данные им несколько дней назад непосредственно после того, как он доставил тяжело раненную Лену в больницу. Он наотрез отказался признать себя виновным в инкриминируемом ему преступлении.

Три приватных разговора Вечером того дня, в который состоялось первое заседание суда по делу об убийстве, в камеру к своему подзащитному Владимиру Свиридову пришел знаменитый в Москве адвокат Павел Евстафьев.

Павел Евстафьев совершенно не походил на своего брата Маркина-Моська – ни внешностью, ни манерами, ни голосом, ни осанкой. Впрочем, как выяснилось, у них были разные матери, и потому такая несхожесть двух единокровных (т. е. имеющих общего отца) братьев не казалась удивительной.

Павел Евстафьев, в полную противоположность своему невзрачному, блондинисто-рыжему и низкорослому братцу, был высокий породистый брюнет с красивым самоуверенным лицом и такого атлетического сложения, что ему более приличествовало работать охранником в элитной коммерческой структуре или штатной единицей спецназа ФСБ, чем адвокатом.