Сергей Юров - Брать живьем! 1919-й

– Торговать, гражданка Сапрыкина, никому не возбраняется. Если только товар не краденный…

– А он что, и впрямь ворованный? – удивилась девица, округлив зеленоватые глаза. – И откуда же его cперли?

– Вы мне здесь дурочку не включайте! – рявкнул Светловский да так, что Сапрыкина подпрыгнула на стуле. – Вы прекрасно знаете, что платья и серебряные ложки из обнесенной квартиры! Говорите, кто подрядил вас торговать? Не пытайтесь увиливать, иначе посадим за решетку с таким хамьем, что белого света не взвидете! Ну!..

Девица рухнула на колени и запричитала:

– Скажу, все скажу, только отпустите за ради Бога!

– Отпущу на все четыре стороны, если будете покладистой… Так чей же товар?

– Как на духу, Васьки Шкета шмотки с ложками. Он, он мне их приволок, черт малолетний! Говорит, сторгуй Любка, хорошую деньгу отхватишь!

– Значит, Васька Шкет… Cколько ему? Фамилия? Где живет?

– Лет четырнадцати, Парфенов его фамилия. Матери давно нет, отец горькую пил, с месяц назад дом спалил и сам в огне сгорел. Шкет с тех пор по хатам скитается.

– Когда у вас с ним очередная встреча?

– Завтра припрется, обещал… Только я вам вот что скажу: cегодня ночью он со своими дружками мануфактурный склад будет брать. Так и сказал: «Мануфактурный грабить будем!»

– С какими дружками?

– Не знаю, не говорил.

– Ага… И какой же из складов?

– Хвалился что, с завтрашнего дня кроме бабских тряпок, я буду френчи с кожанками толкать, то есть продавать… Товарищ начальник, вы меня не обманете? Правда, отпустите?

Cветловский улыбнулся. Взяв из стопки бумаги чистый лист, он положил его на середину стола.

– Я слово свое держу. Садитесь, гражданка, за стол, берите ручку и пишите: «Я Любовь Сапрыкина, взяла у Василия Парфенова по кличке Шкет для последующей продажи партию вещей, в том числе набор серебряных ложек, не зная о том, что вещи краденые…»

Сапрыкина села за стол, взяла ручку, обмакнула ее в чернильнице и стала тщательно выводить озвученные слова. Написав все, что было положено, она с надеждой поглядела на Светловского. Тот был занят тем, что, открыв крышку обитого красным бархатом футляра, пересчитывал серебряные ложки.

– Не хватает двух штук, – сказал он, хмуря брови. – Говорите, кто купил?

– Мещанка бывшая, Неверова, та, что в Земельном комитете на машинке стучит.

– Это хорошо. А посидеть ночку в отдельной камере, гражданка Сапрыкина, вам все же придется…

– Да, как же так?..

– Во-первых, для того, чтобы вы осознали, что сбывать краденый товар наказуемо, во-вторых, во избежание непредвиденной встречи с Васькой Шкетом. Кто знает, а вдруг вы сболтнете ему, чего не следует… Товарищ Скворцов, проведите гражданку в цокольный этаж!

Оставшись наедине с начальником, я сказал:

– Ну, и деваха! Молодая, а уже тертая!

– О, Данила, такие штучки попадаются, мама не горюй!.. Увидишь всяких.

Когда Скворцов вернулся, Светловский вкратце обрисовал нам план захвата грабителя-малолетки:

– Мануфактурный склад с френчами и кожанками находится на базаре в бывшем магазине купца Алисова, в северной части здания. Как только опустятся сумерки, идите к складу и ждите, сколько придется. Мальца-удальца с дружками, возможно, «монастырскими», будете брать вдвоем. Арестовать и привести ко мне на дом. В любой час ночи… Спиридон, пока есть время, давай-ка допросим задержанного бандита! Ничего, что раненый, выдюжит. Глядишь, поделится с нами подробностями о положении дел в шайке, о намечающемся налете на склад и недавних самочинных обысках.

Скворцов затушил самокрутку в мраморной пепельнице и в развалку вышел из кабинета. Вернулся он в одиночестве и с заметно вытянувшейся физиономией:

– Задержанный при последнем издыхании!

Мы втроем рванули в цокольный этаж, но было уже поздно. Высокий бандит лежал на полу, его глаза были широко раскрыты, на бледных щеках горел яркий румянец. Журкин внимательно осмотрел труп, наклонился к лицу, поднял с земляного пола папиросный окурок и понюхал его.

– Все указывает на то, что это отравление цианидом, – заявил он, обращаясь к Светловскому. – Ядом был пропитан мундштук, бумажная гильза папиросы.

– И кто же угостил его этой ядовитой дрянью? – проговорил наш начальник. – Перед тем как засадить бандита в камеру, я изъял у него трубку с кисетом… Эй, дежурный, как тебя… Рукавишников!

Тридцатилетний милиционер со скуластым лицом, крупным носом и мохнатыми рыжеватыми бровями предстал перед ним едва ли не в ту же секунду и выпалил сиплым голосом:

– Тут я, товарищ Светловский!

– Ты скажи нам, мил человек, к задержанному кто-нибудь подходил?

– Бабка его родная. Я ей отвел, как положено, пять минут для разговора. Ребята наши спускались поглазеть на него.

– И ничего не заметил? – cпросил Рундук, поправляя бескозырку.

– Ничего такого, товарищ Скворцов. Потом задержанный вдруг как захрипит! Обхватил горло руками и на пол повалился.

– Это была точно бабка его родная?

– Паспорт предъявила. Как есть, Дарья Максимовна Трутнева. Дайте, говорит, с внучком моим, Сашкой Трутневым, словом перемолвится. Старуха шла с базара и увидела, как вы подвозите его сюда.

Cветловский, поглаживая подбородок, медленно проговорил:

– Вывод тут напрашивается такой: какая-то сволочь не захотела, чтобы юный и неопытный бандит попал к нам на допрос!

***

В сумерки мы с Рундуком подошли к мануфактурному складу, проверили замок на двери и расположились поблизости на пустых товарных ящиках в густом кустарнике. Жизнь в городе постепенно затихала. Поодаль от нас прошла группа рабочих, спеша к домашнему уюту, прогромыхала одинокая крестьянская телега, прошелестели шинованные колеса пролетки. Голоса горожан стихали, кое-где раздавался негромкий собачий лай. Луна ярко мерцала в вышине, по временам скрываясь за редкие облачка.

Рундук, свернув самокрутку, вздохнул и задумался. Пуская клубы дыма, он вдруг вспомнил о своей родной деревушке Дубовке, раскинувшей свою единственную улочку в северо-восточном углу Петродарского уезда.

– У нас там березовые рощицы, дубравы, речушка, озерца тихие. Грибов и рыбы всякой видимо-невидимо. Вот справимся с ворьем да бандитами, и вернусь в свою Дубовку. Дом поправлю, оженюсь, заживу крестьянской жизнью.

К складу, мурлыча под нос заунывную мелодию, подошел сторож c винтовкой на плече. Проверив замок и, не бросив в нашу сторону даже взгляда, отправился дальше по своему ночному маршруту.

– Товарищ Скворцов, а вы принимали участие в событиях 1917 года? – спросил я, когда одетая в долгополую шинель фигура скрылась во мгле.

– Я, Данила, служил на парусном учебном корвете «Верный», вошедшим в Неву накануне знаменитого выстрела «Авроры». Вместе с революционными матросами свергал царское правительство, в дни Октября брал Зимний, слушал вот, как тебя сейчас, товарища Ленина!.. Да, были денечки славные, боевые, незабываемые.