Михаил Серегин - Русский вор

– Да, – задумчиво проговорил Полунин, засовывая сигарету в рот. – Дело было большое, только я в нем был человек маленький.

Проницательные глазки Либерзона впились в угрюмое лицо Владимира.

– А-а-а, понимаю, – протянул он. – Вы, как и я, наверное, получили на всю катушку не столько за свои, сколько за чужие подвиги.

Он всплеснул руками.

– Удивительно! И здесь наши с вами судьбы схожи, ведь я тоже сижу не за себя. Понимаете, у меня есть сын: умный и талантливый мальчик, всегда хорошо учился. Я передал ему по наследству пост директора в небольшом галантерейном магазинчике. Мне хотелось, чтобы мальчик продолжил мое дело. Я уже стар, мне пора позаботиться о своем здоровье. Я надеялся остаток жизни ездить по санаториям и домам отдыха, поправляя свое здоровье, числясь при этом бухгалтером в своем магазинчике.

Либерзон тяжело вздохнул.

– Но, увы, дела у мальчика что-то не заладились, хотя… – Изя встрепенулся и с горячностью продолжил: – Хотя поначалу шло все очень, очень хорошо. Виталик, так зовут моего сына, упорно трудился, и магазинчик был не на худшем счету в нашем горторге. Если вы бывали на улице Усиевича, то должны знать магазин «Светлана». У меня был самый большой в городе выбор пуговиц.

Полунин устало покачал головой:

– Нет, не довелось.

– Пришла комиссия из облторга. Мальчик оказался не готов к этому. Я был в санатории. В общем, когда я приехал, было уже поздно что-либо предпринимать… Хотя я, конечно, позвонил Пайкину.

Изя снова вопросительно посмотрел на Владимира:

– Вы знаете Пайкина?

Полунин отрицательно покачал головой, глубоко затягиваясь сигаретой.

– Странно, – кустистые брови Либерзона взметнулись вверх. – Кто в нашем городе не знает Пайкина?.. Впрочем, и он тоже не помог. Мальчику грозила тюрьма… Но я не мог допустить, чтобы он сел, у Виталика семья, маленький ребенок. В конце концов, его карьера еще впереди, а мои лучшие дни уже давно миновали. Поэтому я взял на себя все… Пайкин, кстати, поспособствовал этому. Мальчик продолжил работу в магазине, но уже в качестве товароведа под руководством какой-то вульгарной бабищи, жены большого городского начальника.

Либерзон снова тяжело вздохнул и с грустью добавил:

– Ну а я… я, как видите, поправляю здоровье здесь, в условиях, прямо вам скажу, не слишком соответствующих этой задаче. Вы можете себе представить, каково мне с моей фамилией Либерзон сидеть в заточении?

Изя снова бросил взгляд своих шустреньких глазок на Полунина.

– У вас, юноша, насколько я могу понимать, та же проблема, что и у меня. Видимо, те, за кого вы сидите, тоже были близки вам.

Полунин потушил окурок в пустой консервной банке, служившей пепельницей, и сказал:

– Да… были близки.

Он бросил в прикроватную тумбочку сумку с личными вещами, застелил кровать и собирался уже залезть на нары. Но тут Либерзон, молча наблюдавший за ним все это время, вдруг снова обратился к нему:

– Подождите, Володя, я хочу вам еще сказать то, что, может быть, никому не стал бы говорить здесь. Меня, знаете, здесь не все жалуют. Я ведь работаю в конторе и занимаюсь учетом, а не валю деревья, как почти все прочие. Так как местное начальство сочло лучшим эксплуатировать мои мозги, а не руки…

Полунин остановился и, бросив удивленный взгляд на Либерзона, сел на нижнюю полку.

– У вас, юноша, типичная болезнь всех тех, кто поступил сюда впервые и при этом никогда в жизни не думал о том, что такое может случиться… Хотя это странно. Живя в этой стране, любой может оказаться за решеткой. Так вот все эти люди думают одно и то же. Что жизнь закончена и все, что их ждет здесь, это унылая серость и жалкое влачение бытия. Это, конечно, так… но только отчасти. Ошибка здесь в главном – жизнь на этом не закончилась, она продолжается.

Полунин, пораженный, слушал речь старика. Ничего подобного он не ожидал здесь услышать.

– Она никогда не заканчивается там, где есть люди. Пусть это другие люди, не те, с которыми вам приходилось общаться до сих пор. Но они есть, и вам придется налаживать с ними отношения, а вместе с этим наладится и сама жизнь. Среди здешних людей есть подлецы и порядочные, полезные и совершенно никчемные. Да, к сожалению, эта жизнь хуже той, что была, поскольку плохого здесь больше, чем хорошего. Но во всем есть польза, сумейте только ее извлечь. Поверьте мне, выжить можно везде, даже и здесь, главное, чтобы было желание.

Полунин молчал еще несколько секунд после того, как Либерзон закончил говорить.

– Спасибо за напутствие, – произнес он. – Я обдумаю все, что вы мне сказали.

В бараке было очень холодно, поэтому Владимир, не раздеваясь, залез на верхний ярус нар и, накрывшись одеялом, мгновенно уснул. Владимир спал эту ночь крепко и без кошмарных сновидений, преследовавших его в последние месяцы.

А утром начались лагерные будни. Заключенных подняли в шесть утра, а уже в восемь стали строить для отправки на биржу. Так в обиходе называли рабочий объект, на котором трудились заключенные. Это был довольно крупный лесоперерабатывающий комбинат.

Ежась на утреннем морозце, зэки, балагуря и матерясь, докуривая бычки, выстраивались на перекличку. Стоя рядом с Полуниным, Либерзон толкнул его в бок и произнес:

– Можно вернуться к нашему вчерашнему разговору.

– О чем вы? – недоуменно спросил Полунин, оторвавшись от своих мыслей.

– Я о разных людях, которые нас окружают. Вон видите того здоровенного дубака с погонами старшего прапорщика – это Шевчук. Братва его только гнидой и зовет. Редкая, доложу я вам, паскуда, садист по натуре. С этим зверем лучше лишний раз не связываться. После его обработки многие ребята попадали в медсанчасть, говорят, были случаи и со смертельным исходом. На зоне у него есть несколько, так сказать, «любимчиков», кого он особо достает. Этим терпилам в зоне живется туго, особенно в его дежурство. В общем, с ним лучше не связываться.

Полунин усмехнулся.

– Поздно уже. Кажется, я попал в его черный список.

– Напрасно, – ответил Либерзон.

И тут же показал взглядом на другого человека.

– А вот теперь по вопросу о полезных людях. Вон, взгляните, стоит мужик, невысокий, крепкий такой.

Полунин увидел мужчину почти квадратного телосложения. На вид ему было лет сорок с небольшим. У него было широкое с резкими чертами лицо, крепкий волевой подбородок, плотно сжатые тонкие губы. Взгляд его светло-голубых глаз был слегка насмешливым. Улыбка исчезала из его глаз лишь тогда, когда он внимательно всматривался в человека.

Вот и сейчас он впился своим цепким взором в Полунина. Разглядев новичка, мужчина отвернулся, что-то сказав при этом одному из рядом стоящих с ним амбалов. Тот быстро взглянул на Полунина и кивнул в ответ.