Евгений Сухов - Уловка медвежатника

– Она была одна?

– Всякий раз с разными мужчинами. Я еще тогда подумал, что у нее множество поклонников.

– Вы можете сказать, куда она уезжала? – спросил Виноградов, забирая фотографию.

– Могу, ваше высокоблагородие, – энергично отвечал швейцар, – потому что самолично для нее кучера ловил.

– И куда же?

– На Сухаревку, восемнадцать.

Сунув руку в карман, Виноградов побренчал мелочью и, вытащив из кармана рубль, протянул его швейцару:

– Возьми, братец! Выпей беленькой.

– Благодарствую, – склонился в полупоклоне швейцар.

– Вот что, любезнейший Виктор Алексеевич, – сказал Виноградов, когда они вышли на улицу. – Сейчас вы немедленно едете по этому адресу и задерживаете женщину.

– У меня нет полномочий, – засомневался Краюшкин.

– Вот я и поеду пока за этими полномочиями к прокурору. Вы задержите ее хотя бы ненадолго. Иначе она просто исчезнет от нас навсегда.

– Хорошо. Я еду! Человек! – выкинул Краюшкин вперед руку катившему мимо лихачу.

В просторном армяке и мохнатом малахае, «ванька», повернув скуластое лицо поинтересовался живо:

– Куды ехат, хасяин?

– Давай на Сухаревку! – ловко вскочил он на подножку. – Да поторапливайся!

Пролетка резво промчалась через сквер и, закатившись колесом в лужу, окатила волной прогуливающуюся пару. До ушей Савелия Родионова долетели обрывки ругательств, пробившиеся через ритмичные удары копыт. Обернувшись, Родионов рассмотрел угрожающе поднятую трость и искаженное в ярости лицо щеголя. Но уже в следующую секунду экипаж скрылся за углом, и Савелия перестали волновать забрызганные порты молодого франта, и позабылась его физиономия, искаженная в гневе. Некоторое время возница усердно погонял лошадку, петляя в переулочках, проезжая проходные дворы.

– Остановись! – приказал Родионов.

Пролетка укрылась в тени деревьев. Улица выглядела безмятежной. Только в самом конце в хриплом шальном лае надрывался пес. Вытащив из кармана револьвер, Савелий Родионов убедился, что он заполнен патронами, и сунул в карман сюртука.

– Ты не забыл, что нужно делать?

– Как же можно, хасяин? – всерьез обиделся возница.

– Просто напоминаю. А теперь гони, что есть силы!

– Канэщно, хасяин! – охотно отвечал возница и с размаху опустил плеть вдоль спины животного.

Стряхнув с губ хлопья белой пены, лошадка с готовностью устремилась навстречу остервенелому собачьему лаю.

Высекая копытами искры о булыжник, лошаденка въехала в узкий переулок Сухаревки.

– Тпру! – попридержал возница лошадь у крытого крыльца доходного дома. – Приехали, хасяин.

– Жди меня здесь, Мамай!

– Щту, хасяин! – с готовностью отозвался кучер, наматывая вожжи на ладонь.

Молодцевато спрыгнув, Савелий Родионов направился к подъезду. Приостановившись у входа, цепко осмотрелся и, не обнаружив ничего настораживающего, уверенно вошел в подъезд.

Через небольшое оконце между первым и вторым этажами на мраморный пол и стену падал поток света, беззастенчиво выпячивая неприглядность плохо окрашенных стен, небольшие кучки мусора в самом углу площадки и скомканный лист газеты. В подъезде было безмятежно, если не считать того, что через дверь второго этажа доносилось пиликанье скрипки.

Достав карманное зеркало, Родионов оглянулся.

Аккуратно стриженная бородка окаймляла высокие скулы, заостренный подбородок и ровным ободком спускалась к шее. Усы пшеничного цвета контрастировали с черной бородой. Наверняка женщины находили его внешность интересной. Взяв двумя пальцами за кончик бакенбардов, он осторожно потянул их вниз. Борода неохотно отлипала от тщательно бритого лица, принося болезненные ощущения. Краюшкин невольно поморщился. Отодрав бороду, он аккуратно уложил ее в карман, после чего столь же осторожно потянул за кончики усов. Уложив театральный реквизит в карман, Виктор Алексеевич вытащил зеркало и с гладко бритого лица убрал прилипший клей.

Вот теперь полный порядок. Поднявшись на этаж выше, Савелий Родионов остановился перед высокой дубовой дверью и негромко постучал. В глубине комнаты послышались быстрые шаги.

– Кто там? – произнес встревоженный женский голос.

– Открывай, это я, – поторопил Родионов.

Раздался поспешный поворот замка. Обиженно брякнула о косяк откинутая цепочка, и в чуток приоткрытую дверь он увидел настороженное лицо Анны.

– Мы не договаривались… Что-нибудь случилось?

– Случилось, – сказал Родионов, резво прошагав в прихожую. – Я пришел тебя арестовать!

– Опять ты со своими дурацкими шутками! – нахмурилась Анна.

– Мне не до шуток, собирайся быстрее! Скоро здесь будут легавые.

– Я не готова, мне нужно кое-что забрать…

– Бери все самое необходимое, и уходим. Если, конечно, не желаешь ближайшие десять лет провести на каторге. Поторопись. Две минуты на сборы!

Вздохнув, Григорий Леонидович отправился в Московский сыск.

Оставалось последнее – арестовать Анну (или как там она себя величает) и забрать чемоданы с процентными бумагами. Следовало признать, что дело могло бы значительно затянуться, не окажись в его распоряжении такого верткого малого, каким оказался Виктор Краюшкин. Надлежало сказать, что его в Московский сыск направило само провидение. Как только из этой чертовки будет выжат последний государев рубль, нужно будет написать прошение императору о том, что Виктор Краюшкин достоин скорейшего повышения по службе. С такой недюжинной хваткой, как у него, он может пойти весьма далеко. А там, глядишь, через каких-нибудь пару лет он и сам окажется у него в подчинении.

Расследование близилось к завершению. Казалось, что благоприятное настроение начальника сыскной полиции передалось и лошадке, которая, бодро потряхивая гривой, приближалась к управлению.

Возница попридержал пролетку у самого парадного подъезда и, заполучив щедрые чаевые, боднул лохматой головой:

– Благодарствую, ваше сиятельство!

Пребывая в благодушном расположении, Григорий Леонидович постучал кучера по широкому плечу и по-отечески посоветовал:

– Водочки, братец, откушай. Сегодня у меня стоящий день.

Возница разлепил неулыбающиеся уста и клятвенно пообещал:

– Непременно, ваше высокоблагородие. Как же без того? Выпью беленькую за ваше здоровьице.

Едва кивнув полицейскому, стоящему у входа, Виноградов уверенно прошел в свой кабинет. На столе аккуратной стопкой лежала корреспонденция, на самом верху которой – конверт из кабинета министров. В какой-то момент Григорий Леонидович, едва не поддавшись соблазну, хотел было распечатать его, но, переборов желание, сначала решил позвонить начальнику сыскной полиции Санкт-Петербурга.