Александр Звягинцев - Естественный отбор

— Недоумок был сынок, — выручил Коробов и, чему-то усмехнувшись, добавил: — А Трофимыча чего искать?.. Здесь скоро и встретишься с ним…

— Здесь? — удивился Чугуев. — А у меня информация, что в Венгрии, болеет Николай Трофимович.

— Болеет, болеет, — опять усмехнулся Коробов и подошел к пульту. — Я, кроме щей, по утрянке люблю, понимаешь, ленинской забаве потрафить. Владимир Ильич в бытность свою в Швейцарии был ба-а-альшой любитель пострелять из «браунинга», с которым никогда не расставался. И заметь, батенька, стрелял, говорят, вождь мирового пролетариата отменно, по-чемпионски.

Он нажал две кнопки на пульте. Из боковой двери появилась фигура в черном балахоне, а сзади послышался нарастающий шорох. Чугуев оглянулся — манекены за его спиной вращались с бешеной скоростью, падали на пол и тут же вскакивали, подпрыгивали вверх и летали над подиумом. Некоторые из них, как ему показалось, даже корчили свирепые рожи и угрожающе размахивали руками…

«Свят, свят! — мелькнуло у Чугуева. — Скачут, как черти в преисподней…»

Черный балахон открыл большой сейф, наполненный оружием всех систем.

— Стрелять после Афганистана приходилось, полковник? — спросил Коробов.

— Конечно!

— Посмотрим, посмотрим, какой ты снайпер! — пророкотал Коробов, кивнув на сейф. — Выбирай инструмент по вкусу…

Чугуев выбрал привычный русский «ТТ». Черный балахон вогнал в рукоятку пистолета обойму.

— Стрелять по мишеням на том парне, — показал он на арку с «Хабибуллой», который то скрывался за проносящимися «чертями», то появлялся на считаные секунды в створе между ними. Эта задача не была для Чугуева особо сложной. Тем более что Коробов, укрывшийся в будке с бронированным стеклом, пригасил свет на скачущих «чертях» и включил два верхних прожектора, осветивших «Хабибуллу» ярким светом.

— Неплохо, неплохо, полковник! — раздался усиленный динамиками голос Коробова после первых двух выстрелов Чугуева. — В сердце, в сердце ему целься, чтоб не мучился!..

В течение минуты он успел всадить в «Хабибуллу» еще четыре пули и уже ловил просвет для пятой, но «черти» на подиуме вдруг застыли как вкопанные…

В наступившей тишине послышался приглушенный стон.

За уплывающим куда-то вверх фанерным щитом с «Хабибуллой» в проеме арки показались чьи-то голые окровавленные ноги…

У Чугуева мороз полыхнул по спине.

— Спаси и помилуй! — прошептал он и закрыл глаза.

Когда открыл их снова, то чуть было не заорал благим матом… В проеме ярко освещенной арки стоял накренившийся деревянный крест… На нем, раскинув по перекладине стянутые цепями руки, висел окровавленный, истерзанный человек. Несмотря на хлеставшую из ран алую, дымящуюся кровь, человек был еще жив…

«Свят, свят, зачем на кресте-то его? — чувствуя, как встают волосы дыбом, подумал Чугуев. — Так это — я его… Кровь-то свежая…»

— Стреляешь плохо, полковник! — прогремел на весь зал усиленный динамиками голос Коробова. — Видишь, он жив. Подойди, добей его!

Подчинясь этому голосу, натыкаясь, как пьяный, на застывших на подиуме «чертей», полковник приблизился к безвольно висевшему на нем человеку. Крест был православный, наспех сбитый из обрезков горбылин. Чугуев поднял двумя руками пистолет, целясь в лоб распятому, чтобы разом прекратить его муки адские, и отшатнулся — сквозь кровь, заливающую глаза, с креста смотрел на него Походин. Он явно узнал его и даже силился протолкнуть какие-то слова сквозь выбитые зубы.

— Твою мать! — прогремел за спиной голос Коробова. — Кончай плешивого!

Чугуев выстрелил точно в сердце Походину.

Черный балахон взял у него пистолет и удалился в боковую дверь. На ватных ногах он добрался до кресла. В его голове звучали погребальным звоном колокола Хатыни и бился, не находя ответа, вопрос:

«Зачем на кресте-то его?.. На кресте-то зачем?..»

Скоро какие-то люди в черных балахонах унесли куда-то Походина вместе с крестом.

— Кончилась земная юдоль Николаши, — услышал Чугуев голос Коробова и увидел прямо перед лицом фужер с желтой жидкостью. — За это и выпить можно, полковник.

— На кресте-то его зачем? — поднял он глаза на Коробова.

— Хм… хм… Более удобной штуки для такого дела пока не придумали, — усмехнулся тот и с интересом посмотрел на Чугуева. — А что такое крест?

— Ну, на нем распяли…

— Крест — грубое орудие убийства… человека из Назарета, так?

— Так… — согласился Чугуев.

— С тех пор люди поклоняются кресту, так?

— Поклоняются…

— Поклоняются орудию убийства и страданий, зачем?.. — пристально всматриваясь в глаза полковника, спросил Коробов.

— В память о муках того человека… из Назарета.

— И на здоровье!.. Сделайте малую копию из дерева и вспоминайте о его муках… Так нет, делают, понимаешь, кресты из золота, серебра. Его, распятого, еще к ним пришпандорят… Вон какие они у попов на брюхах болтаются!.. Ювелиры осыпают их бриллиантами, драгоценными камнями, а бабы их еще потом на уши вешают. Каково, символ убийства и страданий — на уши!.. Профанация то веры… Веры человека из Назарета… И знаешь почему, Чугуев?.. — понизил до шепота голос Коробов, приблизив к нему мутные, как с похмелья, глаза. — Человек по природе хищник, зверь необузданный. Вера человека из Назарета мешает ему до конца раскрыться в природной сути своей. У сильных силу она отнимает, ставит их вровень со слабыми… Лучше верить в его Полную Противоположность… Тот же ни в чем человека не ограничивает, а значит, раскрывает его самой природой данное естество, а, полковник?..

— Мне это не приходило в голову, — шепотом ответил Чугуев и подумал про себя с нарастающим страхом: «Свят, свят, свят!.. О ком это он?.. Про Сатану никак рогатого!.. Он… он… он же сумасшедший!..»

— А пришло в голову, за что Трибунал осудил Походина? — так же шепотом спросил Коробов.

— Трибунал? — кинул на него испуганный взгляд Чугуев.

— Ты лишь исполнил приговор Чрезвычайного Трибунала, — засмеялся тот. — Думаешь, только за убийство моей дочери?.. Не-ет, полковник!.. Походин шел, шел, а дойти до Полной его Противоположности, ну того, кто на кресте, так и не смог…

— Это он Ольгу?..

— А ты будто не знал, что он.

«Его костоломы все из Походина вытрясли!» — с ужасом понял Чугуев.

— 3-знал! — пролепетал Чугуев под пристальным взглядом Коробова. — Я не успел только… Вот признание летчика Кобидзе, — торопливо достал он из кармана листок бумаги.

Коробов бегло взглянул на «чистосердечное» Кобидзе и насмешливо бросил:

— Миллион за эту цидулю я тебе не заплачу. Его заработать надо… Ты готов?..

— Что готов?..

— Заработать его.

— Готов выполнить любой ваш приказ, — вытянулся по стойке «смирно» Чугуев.