Фридрих Незнанский - Одержимость

— Да, дальше я помню. Его, по-вашему, испытывали на Богдане и этом Мельнике, а Осетров сговорился с военными?

— Точно. Только вчера вам все это казалось чушью собачьей, а сегодня вы мне звоните в шесть утра именно из-за этой чуши. Что-то случилось?

— Не знаю. То есть не совсем. Вы знаете такого Органского?

— Знаком.

— Вчера он был у меня. Ну, короче, у нас в службу безопасности понадобился крутой программист, конкурс там какой-то, я вообще был не в курсе, не моя сфера. Пришел этот Органский и ко всем своим достоинствам как хакера и все такое сказал кому-то, кто там с ним беседовал, что, мол, со мной знаком, и я, короче, могу за него подписаться. Его ко мне и послали. А мы реально один раз, ну, может, два пересекались, когда я с нашими спецами ездил смотреть этот шахматный компьютер. Ну, он пришел, а я сразу вспомнил твой звонок… Давай на „ты“, ладно? И, значит, к нему: почему работу ищешь и все такое. А он: надоело на пентагон впахивать, рамки там сильно жесткие, шаг вправо, шаг влево… свободы, короче, захотелось. Ну я и спросил у него про шахматный компьютер, мол, что он думает по этому поводу. Действительно военная разработка?..

— А он? — подтолкнул Гордеев.

— А он говорит, что об этом не думает и мне не советует. Что некоторые думают, будто эта программа была разработана для проведения секретных психологических экспериментов. Ты, например, так думаешь. Но по тону я понял, что и он тоже так думает.

— И что?

— Ну как что?! — взорвался Норинский. — Если ты думаешь, что я что-то об этом психологическом или каком-то там оружии знал — ошибаешься! Я тут не сообщник, а такая же жертва, как и Богдан, понимаешь? И если ты действительно что-то такое знаешь, я тоже хочу это знать. Чтобы спрыгнуть успеть, понимаешь? Фиг уже с ними, с этими деньгами!

На злодея он и в самом деле не тянул. Даже опереточного. Гордеев смотрел на его прыгающие губы, на пляшущую в пальцах сигарету — нет не злодей. Определенно не злодей. Как наложил вчера после беседы с Органским полные штаны, так и ходит, не снимая.

— А о чем ты с Мовсесяном около зоопарка разговаривал? — спросил Гордеев. Последняя проверка: расскажет или не расскажет?

— Как о чем? О призовых для Леры и наследников Мельника. Мовсесян этот с мельниковской теткой мутят там что-то… То есть теперь я понимаю, о чем они. Раскусили они этот компьютер, доперли, что это он и Богдана, и Мельника… Но тогда-то я еще этого не знал, думал, просто хотят замутить себе побольше, а в результате ни Лере, ни им ничего не достанется. Организаторы и так уже согласились вдвое против обещанного заплатить, чего еще надо?

— А ты по собственной инициативе или организаторы тебя попросили на Мовсесяна повлиять?

— Никто меня ни о чем не просил, — замотал головой Норинский, прикуривая очередную сигарету от предыдущей. — Я просто смотрю, как Лера с одного „решающего совещания“ на другое ходит и ходит, а толку — ноль. А ей эти бабки очень бы пригодились, эта ее работа, блин… Короче, я ей бабок могу дать, есть пока, но она ж не берет… А с чего ты про Мовсесяна спросил?

— Я еще и про Гуревича спрошу. Ты в курсе, что у него после вашего визита инфаркт приключился? — Гордеев сообразил это только что, хотя мог бы давным-давно догадаться: мордатые наглые молодцы из компании „Универсал-Инвест“ — кто это еще мог быть, кроме Норинского и его коллег?

— А что Гуревич?

— Его-то вы зачем прессовали?

— Да не прессовал его никто!. Я поехал спросить, как с Богданом такое могло случиться, не понимал я, как мой друг на такое решился. Я же не виноват, что этот Гуревич такой нервный?!

— И интересовали тебя в том разговоре не военные и не компьютер?

— Да сам у него спроси! С чего мне тебе врать?

— Можно я окно открою? — уклонился Гордеев от ответа и, распахнув форточку, пересел на подоконник. — Начадил ты.

А бизнесмена ответ не особо и интересовал — он силился донести главную свою мысль:

— Знаешь, может, вы бы завязывали с этим вашим расследованием, а? Есть как бы много выходов: можно на этих разработчиков и их военных партнеров наехать, конечно. Еще неизвестно, кто круче окажется. Но, может, ну его на фиг, а? Я тут подумал: если за ними уже два трупа, и не бомжей каких-нибудь, и это при всех — при журналистах, при ментах, — и никто ничего! Самоубийства — и все. Ты понимаешь, к чему я веду? Вот тебе морду разукрасили…

— Это автокатастрофа.

— Бабушке своей расскажи! Автокатастрофа. Тоже в гроб захотел? Я лично не созрел еще, молодой слишком.

— А как же торжествующая справедливость, возмездие? Что твой друг Богдан, по-твоему, этого недостоин?

— Слушай, Гордеев, — Норинский скривился, как от зубной боли, — кончай пургу стелить! Тебе гонорар не заплатят, если ты все бросишь и скажешь: тупик, приплыли, а эта — как она там у вас называется, версия — никуда не ведет? Я тебе зарплату заплачу за год вперед, давай?

— Ага… Ты знаешь этого типа?

— Какого еще типа?! Ты согласен?

— Этого типа! — Гордеев ткнул пальцем в оконное стекло. на противоположном тротуаре, вернее, даже не на тротуаре — на асфальтовом пятачке перед шеренгой круглосуточных ларьков три дамы, очень похожие на возвращающихся со смены путан, хохотали, пощипывая за бока рыжеволосого увальня. Тот тоже скалился, несмело трогая одну из них за интимные места. И увалень этот был, вне всякого сомнения, господин Колпаков. — Вон тот, который с девицами.

Норинский нехотя выглянул в окно:

— Местный дурачок. Дворник или грузчик, все время около этих ларьков трется. Ты на мой вопрос не ответил.

— И как давно трется?

— Да почем я знаю?! Давно. Я что, по-твоему, с ним лично знакомился?

— И в последнее время ты его часто видел?

— Не помню. Вроде не видел. Не присматривался я.

— Но ты же знаешь тем не менее, что он дурачок?

— Знаю. Это каждый в округе знает. Я тоже в этих ларьках иногда сигареты покупаю. Он по идиотизму своему может тебе машину помыть за бесплатно, один раз видел, как местные беспризорники в карты его делали, но вообще он, по-моему, местная знаменитость, и народ его не чмарит особенно. Прикольно, что на роже у него идиотство не написано, на дауна не похож. Богдан его тут увидел, тоже удивлялся, а Лера испугалась, говорит — он сексуальный маньяк, только я все-таки не врубаюсь, с чего он тебе дался?

— То есть ты не знаешь, что он главный и единственный свидетель самоубийства Мельника?

— Того самого? — абсолютно искренне удивился Норинский.

— Естественно. Что этот дурачок уже несколько месяцев работает в гостинице „Хилтон“, тоже не в курсе?

— Слушай, кончай мне голову морочить! Надо решать, что делать, а ты за какого-то идиота цепляешься. Я тебе сделал предложение, ты согласен на него или нет?