Фридрих Незнанский - Убийственная красота

Стены гостиной были увешаны афишами и фотографиями хозяйки дома в разнообразных концертных платьях и в возрасте значительно более юном, нежели сейчас. Ничего была бабенка, оценил Колобов.

— Маргарита Сергеевна, я собираю информацию по факту гибели вашего соседа.

— Да-да, бедный Вадик! — Дама выхватила из выреза платья-халата белоснежный платочек и промокнула аккуратно подкрашенные глаза. По комнате поплыл густой, пряный аромат духов.

«Вообще-то она и сейчас еще ничего, — думал Колобов, задерживаясь взглядом на глубоком вырезе, из которого выпорхнул платочек и прямо-таки выпирала обширная грудь. — Так, нечего пялиться! Ты здесь зачем? Работу работать или где?»

Одернув себя таким образом, Василий Алексеевич достал диктофон, поставил его на стол.

— Я, с вашего разрешения, присяду?

— Конечно, конечно, — засуетилась хозяйка. — Может быть, вы чайку попьете? Или кофе? У Инночки вам, конечно, не предложили, она в таком горе…

— Не надо чайку! — отрезал Василий, чувствуя, что все смотрит на выпирающие округлости. — Давайте по делу. Вы здесь одна проживаете?

— Да-да, совершенно одна! — воскликнула Маргарита Сергеевна, усаживаясь напротив Колобова. Бюст был прямо-таки выложен на стол для наилучшего обозрения. — Мой последний муж, это комик Свирский, вы его, конечно, знаете? Так он, бедняжка, два года тому назад скончался с перепою. И с тех пор я живу здесь одна! — повторила Лисовская.

Василий кашлянул. Никакого Свирского он не знал и знать не желал.

— У вас закурить можно?

— О, пожалуйста! Сама я не курю, но запах табака люблю. Сейчас я принесу пепельницу.

Она поднялась, проплыла мимо Василия, как бы случайно задела его крутым бедром и вышла. Тут же в комнату ворвался мерзопакостный Цент и опять нацелился на брюки Колобова.

— Брысь! — отбивался Василий.

— Это он меня к вам ревнует, — гортанно рассмеялась женщина, возвращаясь в комнату с хрустальной пепельницей. — Цент, а ну-ка на место!

Такса была выдворена из комнаты. Лисовская прошла мимо Василия Алексеевича и опять коснулась его жарким телом. Василий вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой.

— Приступим к делу, — кашлянув, произнес он, стараясь не смотреть на вновь выложенные на стол спелые, как узбекские дыни, груди. — Сейчас я включу диктофон. Мои вопросы и ваши ответы будут записаны на пленку. Поэтому сосредоточьтесь, пожалуйста, Маргарита Сергеевна.

«И убери свой бюст! Работать невозможно!» — хотел добавить Колобов.

— Вы готовы? — спросил он вслух и поднял глаза на женщину.

— Да! — словно невеста перед алтарем выдохнула она.

Василий нажал на кнопку диктофона.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Лисовская Маргарита Сергеевна.

— Назовите ваш адрес, род занятий.

Лисовская оказалась певицей. Ныне на пенсии.

— Маргарита Сергеевна, расскажите, пожалуйста, что произошло в подъезде вашего дома утром двенадцатого сентября сего года. Что вы делали в то утро? Что вы видели? Ну, я вас слушаю.

— Про взрыв рассказывать? — громким театральным шепотом спросила Маргарита.

Колобов отключил диктофон.

— Вы должны рассказать мне все-все в мельчайших подробностях. Как вы выходили из дома, когда, зачем. Все, что вы видели. Ясно?

Женщина часто закивала, давая понять, что установка режиссера, то есть Василия Алексеевича, ей понятна.

— Начали! — Василий включил диктофон. — Вам понятен вопрос?

— Да. Утром двенадцатого сентября я, как обычно, вышла из дома, чтобы выгулять Цента.

— Собаку?

— Ну да, таксу. Ему три года. — Маргарита сделала какое-то движение, и Василий вдруг увидел перед собой крупный розовый сосок.

Чувствуя, что потеет, Василий уставился на скатерть.

— Не отвлекайтесь, пожалуйста. В какое время вы вышли?

Он поднял глаза. Сосок из поля зрения исчез. Василий поймал себя на том, что шарит глазами в глубине выреза.

— Ну… обычно он будит меня в семь утра.

— Кто? — еще больше разволновался Колобов.

— Цент. Ему три года…

— Дальше! — просипел внезапно охрипнувший опер.

— …И мы выходим примерно в четверть восьмого. Так было и в тот день. Мы спустились вниз на лифте, а возле выхода из подъезда я оступилась, с ноги слетела обувка, я нагнулась, оперлась рукой о дверь и наткнулась пальцами на такую небольшую коробочку…

Она показала, как она наклонилась и оперлась о дверь. Груди заколыхались знаменами сексуальной революции.

«Черт знает что! Невозможно работать!» — в отчаянии думал Колобов.

— Что за коробочка? Опишите ее, — откашлявшись, спросил он.

— Ну… Квадратная, из пластика. В подъезде было темновато, за цвет я не ручаюсь, но светлая. Может быть, светло-серая или белая. А в середине такой кружок выдавлен. Больше я ничего рассмотреть не успела, потому что Цент рвался на улицу, и мы вышли. Дальше все было как всегда. Мы гуляли. А Вадик, то есть Вадим Яковлевич, обычно выходит из дома без четверти восемь. Мы всегда здороваемся. Он к нам подходит, гладит Цента, приносит ему косточку… То есть… подходил… — Женщина громко всхлипнула и выхватила из выреза белый платочек.

Василий остановил запись.

— Маргарита Сергеевна, я вас очень прошу успокоиться!

— Да-а-а, успокоиться… Он так любил Цента… И меня тоже… Он такой был… Я теперь так одинока…

Слезы капали прямо на грудь и стекали в вырез платья. Василий встал.

— Где у вас лекарства? Корвалол? Я принесу…

— Там… Я не помню… Что вы делаете?

К собственному изумлению, Василий Алексеевич обнаружил, что стоит за спиной Лисовской, а рука его хозяйничает в складках спелой, как дыня, груди. В кармане тем временем запиликал мобильник.

— Как в водевиле, — всхлипнула Лисовская, удерживая руку опера в глубинах своего тела.

Василий движением циркового акробата дотянулся другой рукой до кармана, извлек аппарат и услышал жизнерадостный голос помощника:

— Василий Алексеевич! Мы кое-чего надыбали! Тут старушка одна…

— Говорить не могу. Работаю со свидетелем. Запишите показания и езжайте на Петровку. Перезвоню, — голосом Железного Феликса отчеканил Колобов.

Отключив мобильник, Василий стиснул неожиданно упругую грудь, поднял женщину, развернул ее к себе. Он пытался расстегнуть ее халат, мелкие пуговки все выскальзывали из пальцев. Не выдержав, Василий рванул его к чертовой матери. Затрещала легкая ткань, пуговицы разлетелись в разные стороны. Груди вывалились прямо на него, как противотанковые мины. Не зная, что делать с этим богатством, Василий хватал губами то одну, то другую, а Маргарита прижимала к себе его голову и гортанно вскрикивала. На ней ничего не было под этим ее халатом! Крупное тело, крутые бедра, подрагивающий низ живота. Он живо развернул женщину, припечатал ее грудью к столу, расстегивая ширинку. Освободившись от оков, Василий раздвинул полные ноги Маргариты, отыскал рукой то, что само шло ему навстречу, и вонзил крупный, набрякший от желания член в мягкую шелковистую плоть.