Фридрих Незнанский - Черный амулет

Старший следователь по особо важным делам Владимир Дмитриевич Поремский, к которому переадресовал Меркулов рязанцев, выслушав сообщение о состоянии здоровья Трубникова, немедленно попросил оставить старика в покое. Ему всего и нужно-то задать три вопроса и записать его ответы, которые затем передать немедленно в Москву по факсу. И Володя продиктовал свои вопросы, удивляясь бесцеремонности местных правоохранителей.

Вопросы были такие:

1. Что известно Трубникову о покупателе его мастерской в Измайлове?

2. На каких условиях совершалась продажа помещения и как совершалась сделка?

3. Как выглядел покупатель? Желательно — подробно.

В Рязани подумали, что ради таких вопросов действительно нет веских причин тащить немощного старика в Москву, да еще, видимо, за свой счет — держи карман, чтоб Генеральная прокуратура вдруг расщедрилась!

Ответы, поступившие в Москву вечером того же дня, оказались более пространными, чем ожидал Поремский. Похоже, дед обрадовался случаю вспомнить свою молодость, когда он был полон творческих и физических сил и обладал завидной известностью.

Вот в те годы — это было в самом конце пятидесятых годов — он, уже удостоенный звания заслуженного деятеля искусств, подсобрав гонорары, решил покончить с бесконечными арендами помещений из нежилого фонда — предназначенных к сносу ветхих бараков, разоренных церковных строений — и обзавестись собственной мастерской. Место для строительства, учитывая важные ходатайства со стороны Министерства культуры РСФСР и Академии художеств, ему выделили на пустыре, оказавшемся обычной свалкой мусора, на окраине Измайловского парка, неподалеку от станции метро «Первомайская».

Как известно, в те годы во всей стране существовала острая проблема со строительными материалами. Можно было, конечно, достать «левые» материалы, но эта деятельность могла стать чреватой нежелательными последствиями. И Трубников, внимая советам опытных строителей, решил и этот вопрос…

В середине пятидесятых годов прошлого века, и особенно в начале шестидесятых, «сталинский» классицизм начал медленно, но неуклонно отступать перед хрущевским примитивизмом, воплощенным в лабутенковских пятиэтажках — гениальной задумке архитектора, которую, ввиду отсутствия в те годы, да и позже тоже, необходимой домостроительной базы, превратили в то, чем она и стала, — в «хрущобы».

Ни о каких сборных домах из готовых уже квартир, складываемых подобно детской игре в кубики, речи уже и не шло. Панели, панели! Сварка по углам, щели в руку — заделаем, замажем! А упадет в грязь, даст трещину — и выбросить не жалко. Сколько подъездных дорог выстлали этими неудавшимися стенами, не счесть. А сколько неучтенных гаражей и прочих непонятных хозяйственных построек возвели трудолюбивые руки жителей столичных окраин из этих плит, пока не появились первые «ракушки»! Зря разумные люди рассуждали о преступной бесхозяйственности, все шло в дело, все в конечном счете приносило пользу, пусть и небольшую.

Из таких вот «неликвидных» плит и состояла основа высокого, до шести метров, строения. А на стропила и «черный пол» пошли доски, из которых обычно сооружается каркас глиняной модели любого памятника и строительные леса вокруг него. Это тот же самый «неликвид», который по закону после окончания работы следовало сжигать. Уничтожать. Позже очередным вождем было заявлено, что экономика должна быть экономной. Но к этому выводу Иван Федосеевич пришел гораздо раньше: чем добротным лесоматериалом печки топить, лучше теплый пол соорудить — на бетонной же основе. Другими словами, мастерская обошлась скульптору не слишком дорого. Зато — своя!

Зачем такая большая, а главное, высокая? Так ведь широко популярный в узких художественных кругах Трубников был скульптором-монументалистом. То есть тем, кто воздвигает памятники великим людям — на площадях городов, поселков или скромных сел, кто увековечивает знаменательные события в жизни Отечества, кто расставляет печальных солдат с автоматами и скорбных матерей со склоненными в трауре знаменами на братских могилах павших воинов. Ну и так далее.

Трубников охотно и много «ваял» все вышеперечисленное. Монументальная пропаганда была его горячим и неутомимым «коньком». И солдат, и матерей, и вождей в кепках и без оных, с вытянутой призывно вперед и вверх рукою или же с мужественно вцепившимися в борт распахнутого навстречу всем ветрам пальто пальцами, в его жизни более чем хватало. И как всякий профессионально грамотный человек, он прекрасно знал, что пропаганда — она и есть пропаганда, а следовательно, не должна никогда кончаться. И покуда она имеет место находиться в основе идеологической программы партии, художник, настроенный на эту благодатную волну, без куска хлеба не останется. С маслом, с икрой — по-разному.

Заказов было много. Каждое село в Советском Союзе желало, впрочем, по большому счету, и обязано было иметь напротив сельсовета собственного Ленина, например. И для этого скульптору, к которому обращались за помощью, вовсе не требовалось всякий раз начинать новую творческую работу над статуей вождя, достаточно было сделать в уже готовых формах очередную отливку, — в зависимости от общественных запросов: в кепке, без… и так далее. Кому-то — из гипса, который потом легко покрасить серебряной или даже золотой краской. Кому-то, кто поважнее, посолиднее и гонораром располагает соответствующим, можно и из бронзы отлить. Даже заводы есть специальные, было б желание и соответствующая статья в бюджете заказчика. Ну а о таких вещах, как памятники на могилах родных и близких, и говорить нечего. Многие настоящие художественные таланты нашли свое счастливое успокоение и в этом «негромком» жанре.

Если говорить конкретно о Трубникове, то Иван Федосеевич не чурался никаких заказов, поэтому и в его скульптурной мастерской за долгие годы благодарной работы скопилось большое количество самых разнообразных образцов массового монументального искусства.

Не менее десятка Лениных в различных позах — имелся даже один сидящий на валуне и задумчиво вглядывающийся в даль, где ему виделись контуры новой страны, рабочие с молотами в руках или отбойными молотками на плечах, счастливые, полногрудые или задастые — на любой вкус — колхозницы со снопами нового урожая, молодые матери с детьми на руках… Всего не перечислить. Эта толпа похожего друг на друга, радостного народа и занимала основное помещение. Кроме того, на широких стеллажах вдоль стен были выстроены в шеренгу гипсовые модели тех, кто уже покинул бренный свет, — люди, вероятно, действительно похожие на себя. Бюсты, барельефы, отливки различных размеров капителей, цветочных орнаментов, необходимые для масштабной городской либо скромной парковой оформительской работы, включая интерьеры различных помещений.